Борис Михайлов: «Фидель меня ждет»

Кажется, про Михайлова написано все. И рассказано тоже. Изданы книжки.

6 октября великому хоккеисту ХХ века — 70. Перед юбилеем мы отправились к нему на дачу в Поварово, на многое не рассчитывая. Уже там выяснили, что историй у Бориса Петровича еще на один том…

* * *

— Мы навестили Анзора Кавазашвили накануне 70-летия. Он вздыхал: «Ужасный юбилей». У вас отношение к цифрам другое?

— Меня это не тревожит. Иногда супруга говорит: «Загляни в паспорт». Открываю: елки-палки, 70! В душе-то мне чуть за пятьдесят.

— Образ жизни активный?

— Лопату уже не беру. Зато в Москву выезжаю каждый день. Здесь зовут выступить, там… В ЦСКА на всех матчах бываю.

— Как насчет пробежек?

— Набегался уже, хватит. Никогда этого не любил.

— Предложения тренировать поступают?

— После Новокузнецка еще года три приглашали. Причем в одно место так настойчиво, что почти сломался! Но решил жене позвонить: «Конопуль, контракт два плюс один. Думаю — что делать-то?» Татьяна отвечает: «Приезжай в Поварово, я тебе подпишу контракт!» Ясно, говорю, вопрос закрыт. Официально заявляю: с тренерской карьерой я закончил. Пусть молодежь себя проявляет.

— Сколько лет вы женаты?

— 48.

— Это же очень много.

— Вы хотите, чтоб я развелся, что ли? Хорошо, Татьяна Егоровна не слышит. Сейчас бы высказалась!

— У вас было три брата. Как сложились судьбы?

— В живых уже никого нет. На одного шпана в Москве напала. Просили деньги — а денег не было. Забили до смерти. Со старшим в 90-е — приблизительно та же история. Средний скончался от сердечного приступа, когда похоронил жену.

— Юность у вас была боевая?

— Все помню… 1954 год. Сейчас эта улица около вашей редакции называется Гашека, а тогда — Тверской-Ямской переулок. Там была фабрика «Дукат», напротив жили мы, в полуподвале. Когда началось строительство чехословацкого посольства, дома отселили. Я за три червонца продал сарай. На эти деньги мама мне же первые «гаги» купила, коньки. Она на 45 рублей всех тянула. Ели черный хлеб да чеснок. Если суп сварит — счастье. Котлету по праздникам видели.

— Пока отец был жив — доставалось?

— Да, человек строгий. Задницу мог надрать так, что не сядешь. На час отпросишься погулять, придешь раньше — по шапке получишь. Опоздаешь — ремнем. Если я понимал, что время просрочил, то уж не являлся дотемна. Все равно всыплет.

Помню, как прикрепили к нам секретаря партийной организации. Он устроил музыкальный кружок. Дали мне балалайку, научился играть: «Светит месяц, светит ясный…» А разве могу забыть, как я, 12-летний, на открытии Лужников в 1956-м совершал круг почета?

— За что такая честь?

— Был капитаном дворовой команды. Статья вышла с заголовком — «Останется память на всю жизнь». Так и случилось.

— С Евгением Мишаковым вы же с детства знакомы?

— В одном дворе жили! Дом в дом! Сами сооружали хоккейную коробку — стащили доску со стройки и деру. За нами милиционер. Кричу: «Женя, догоняет» — «Попробуй брось! Убью!» Но оглянулся, видит — тот почти настиг. Меняет тактику: «Кидай! Врассыпную!» Через час вернулись на то же место, доску забрали. Милиционера уже не было — не будет же ее караулить.

— Почему не унес?

— Шесть метров длиной. Но он знал, куда тащим — вечером явился: «Наконец-то я вас поймал!» — «Дядя Вань, ну прости…»

А Мишаков в моей судьбе сыграл огромную роль. Всюду меня рекомендовал — от хоккейной команды ремесленного училища до ЦСКА. Кулагину сказал: «Присмотритесь к Михайлову». Когда пригласили, я первым делом отправился к ветеранам своего «Локомотива»: как быть-то? Только квартиру здесь получил. Ветераны посовещались: «Иди».

— Знакомство с Тарасовым вышло у вас неординарное.

— Точно. Для встречи он выбрал заправку на Ленинградском проспекте. Ему по пути было из дома на тренировку. Тарасов с Кулагиным едут на 21-й «Волге» — я стою на обочине. Уши от мороза багровые. Анатолий Владимирович говорит: «Ничего на площадке делать не умеешь. Ничего у тебя нет, кроме характера. Но я научу. Если будешь спать на клюшках, думать только о шайбах». Я хотел сообщить, что у меня сын маленький, жена, но не рискнул. Тарасов смотрит: «Согласен?» — «Да!» А Кострюков, тренер «Локомотива», из-за этого со мной года два не разговаривал.

— Он жив?

— Даже бодр. Жду на юбилей. Когда отмечали его 90-летие, спрашивают: «Анатолий Михайлович, вам налить?» — «Конечно. Желательно что-нибудь покрепче». Молодец!

— На эту тему у Тарасова для вас был прекрасный совет.

— 1969 год. После чемпионата мира традиция: игрок садился за стол — а напротив, как вы сейчас, Тарасов с Чернышевым. Мы, молодые, зашли втроем. Принялись благодарить за то, что доверили, взяли. Старшие товарищи меня научили: «Бери».

— Что брать?

— Вот и я гадал: что? Купил бутылку сухого. Тарасов не выдержал: «Что у тебя за спиной?» Вытаскиваю — вот, вино. И стеснительно, и страшно. Тарасов поглядел с тоской: «Н-да… Ребята, если вам когда-нибудь придется пить — только водочку!»

В соседней комнате прохаживался заместитель руководителя делегации. Тарасов кричит: «У нас что-нибудь есть? Неси!» Тот приносит зеленую бутылку водки за 2,87. Наливают мне. Я хлоп — осушил стакан. У Тарасова глаза расширились: «Адя! С первого раза!» Мне-то уже 25 лет — говорю спокойно: «Да я привык». Потом корил себя: кто ж меня, дурака, за язык тянул? Что-то мы тему выбрали спорную.

— Тогда меняем. Какие еще советы Тарасова помнятся?

— После какой-то игры так по спине и почкам настучали, что мелькнула мысль: ну чего я буду лезть на пятак? Три матча не обострял. И все три не мог забить!

Вызывает Тарасов. Не поднимая головы: «Садись. Думай, почему тебя вызвал». Голову ломаю — где ж я завалился? Вчера если и выпил — чуть-чуть. С утра жену попросил принюхаться — нет выхлопа? Не было!

Тарасову ждать надоело, прервал мои размышления: «Что, надумал?» — «Нет». — «Значит, скажу я вам, молодой человек…» А если Тарасов произносит «молодой человек» — жди подарка.

— Каким был подарок?

— «Хоккеиста Михайлова, который работает на пятачке, я знаю. Хоккеиста Михайлова, который лазает по углам, не знаю и знать не хочу. Усек?» Вот пристал, думаю. Но стараюсь на лице это не отобразить — иначе сомнет в крошку. Затем дошло: я же три игры не ходил на пятак. И что? Ноль голов! В следующей полез — сразу забил. Понял, что Тарасов наставляет правильно.

1973 год. Капитан сборной СССР Борис Михайлов получает «Приз „Известий“. Фото — Анатолий БОЧИНИН

— Ваш рекорд — 428 шайб в чемпионатах страны не побит до сих пор. Какая из них самая тяжелая?

— Четырехсотая. Ребята уже на пустые выкладывают — а у меня все мимо летит! Руки трясутся, ничего поделать с собой не могу. Это тянулось семь матчей. Катастрофа! Наконец в Риге выкатываемся с Гусевым на динамовского вратаря Василенка. Шайба у меня, думаю: „Прости, Гусь, не отдам! Либо гол будет, либо Василенку хана“. Под планку обычно не бросал, а тут ка-а-ак дал от ушей — тащи!» Вы даже не представляете, какое облегчение испытал.

— Смешные голы были?

— Не помню, с кем играли, — я спрятался за чужими воротами. Присел, киперу меня не видно. В отличие от Петрова, который выезжает на пятак. Пасует, я выскакиваю и укладываю шайбу в уголок. Вратарь в шоке озирается: «Ты-то здесь откуда?!» А меня смех душит: «Вася, не зевай!»

— Третьяк нам про вас говорил — вся игра Михайлова перед воротами. Нигде так не бьют, как там.

— Это правда.

— Как били в те времена?

— Как и сейчас. Но амуниция нынче другая. Раньше спина практически голая. Получали и в позвоночник, и по почкам, и по печени. Спина после матча синяя. В игре с американцами дважды засадили в нос. Но ничего — мне туда натолкали…

— Вату?

— Вату потом не вытащишь. Надо бинт, делали полумаску. Поиграл в ней немножко — запотевает. Отбросил, играл так. Ну попадет в третий раз — и что? Все равно нос сломан! Или вот про Мишакова история. Играем в Швеции. У него кисть раз и согнулась. Намертво, не распрямить. Кое-как выправили на скамейке, забинтовали — снова вышел на лед. Все обалдели.

— А вы на Олимпиаде в Саппоро поразили мужеством.

— Зацепились с финским защитником. Ножки у него оказались сильнее. У меня надрыв левого колена. Все опухло. В тот же вечер собрался консилиум хоккейных врачей. Постановили — на лечение потребуется не меньше месяца.

И тут явился Тарасов. Взглянул из-под бровей на доктора Белаковского: «Через день Михайлов должен стоять на коньках!» И я через день играл со сборной Польши! Но чувствую — невмоготу. Подъехал к Чернышеву: «Аркадий Иванович, умираю…» Тот меня снял с матча. Следующий, со шведами, пропустил — а в финале на чехов вышел. Даже гол забил. Ногу мне перетянули и сверху, и снизу.

— Уколы не помогали?

— Для меня они хуже любого удара. Как и финалгон. Очень уж жжет.

— Вратарей били по рукам?

— А как же? У-у-у! И Пашкова, и кого угодно. А вот с Зингером был уговор: если моя нога во вратарской площади, бьет, как хочет. Если я за пределами — не трогает. Все время напоминал: «Войдешь — сразу врежу!»

— По почкам лупил?

— По голени. Как-то в Воскресенске играем с «Химиком». Стою перед Зубаревым. Вдруг он мне между ног засадил клюшкой! У меня глаза чуть на лед не выскочили.

— Отомстили?

— В перерыве говорю своим — братцы, нужен прострел. Кто-то исполнил, я бегу — и не по воротам бросаю, а врезаюсь в Зубарева. Якобы случайно — а на самом деле так, чтоб побольнее! Сейчас это называется «удар в голову». Эпштейн от бортика голосит: «Шпану со льда!» Дали всего две минуты. Меня до конца матча вообще ни разу не удаляли.

— В драки ввязывались?

— Вы посмотрите на меня — могу я драться? Но спуску не давал. Если меня обидите, найду момент и сделаю вам так же больно. Был в любительской сборной Канады центрфорвард, шустренький. Замучил — бьет и бьет. Публика канадская, хлопает. Все, думаю, пора его ликвидировать. Вижу — едет на меня. На противоходе — в голову ему хоп! До свидания!

— Эспозито говорил: «В сборной СССР уважаю всех, кроме Михайлова». Задело?

— Наоборот. Значит, что-то я стою. Эспозито считал, что он здоровый и только сам может больно делать. Удивлялся, когда в ответ получал. У Фила под мышкой было незащищенное место — туда и тыкал ему.

Вспоминаю первое собрание в Канаде накануне Суперсерии. Выступил Бобров. Следом — руководитель делегации Рагульский: «Ребята, надо проиграть сегодня достойно». Выкатываемся, оглядываем канадцев. Те бросают раз, другой, снова… Уже 0:2 «горим». Сижу на лавке: «О-о, полетели». От Боброва слышим: «Играйте быстрее. Не ногами, а головой! Уходите от столкновений!»

— Это и помогло?

— Сразу начали забивать! 7:3 выиграли. Потом думаем: а где ж эти канадцы-то?! Переезжаем в Торонто. Тот же Рагульский берет слово: «Вы не имеете права проиграть!» Выходим — и получаем 1:4.

* * *

— Кроссы у Тарасова были?

— Нет. Это Тихонов налегал на бег. А у Тарасова ни кроссов, ни игровых упражнений. Разве что такие: ты садись на Вову, Витя на Колю. Будем играть в «двухэтажный» баскетбол. Мы с Петровым пришли в ЦСКА, в нем 80 кг, во мне — 60. А блины в руки суют одинаковые! Еще и на спину мне Володьку сажают!

— Сегодняшнего-то Петрова на спине страшно представить.

— Я через пять минут задыхался — а он меня хоть полдня мог таскать. Я ж муха для него. В 1967-м неделю на сборе в Кудепсте выдержал — и к Кулагину. Ночами перестал спать от нагрузок. С 7 до 8 первая тренировка, вторая с 11 до половины первого, третья с пяти до полседьмого. И еще одна — для тех, кто «плохо тренируется». Кулагин покосился на меня насмешливо: «Выживешь — заиграешь. Нет — сами тебя отправим…»

— Вы плохо тренировались?

— Я — нормально. Но были люди, которые задавали много вопросов.

— Говорят, Петров постоянно ввязывался в споры с Тарасовым. Перечил.

— Было. Некоторые тоже отваживались — но не в такой форме, как Володька. Ему все твердили: ну успокойся! Промолчи!

— А он?

— «Не буду». Ему удавалось серьезно разозлить Тарасова.

— По словам Петрова, с вами чаще всего он ссорился из-за форточки.

— Это да! Я захлопну — он встает и открывает. Никто не хотел уступать. Харламов заглянет: «Да хватит вам, детский сад какой-то…» — и уйдет. А мы снова начинаем. Потом выходили на лед и все забывали. Чтоб неделю не разговаривали — ни разу не было.

— Чем Петров особенный?

— Упрямство. Характер невероятный. Тарасов про него говорил: «Да я бы давно его выгнал! Но — играет!» Произнести «Я с тобой согласен» Пете в молодые годы было невыносимо. Нужны были сильные аргументы. А сейчас он покладистый, хороший, рассудительный! Уже меня учит: «Ты не спеши, подумай».

— Почему в 1976-м Кулагин отцепил его и Гусева от чемпионата мира?

— Вы меня спрашиваете? Игрока? Объявили — «в воспитательных целях». Кулагин не сомневался, что выиграет чемпионат мира… Это все равно, что спрашивать, почему Тихонов не взял в Канаду Харламова.

— Так спрашивали.

— И что ответил?

— «Харламов сдал, уже был не тот».

— Вот и Кулагин — так же. Шаг, который привел к его же снятию из сборной.

— В одном интервью вы сказали: «Петров был единственным, кто мог мой рекорд побить. Но его искусственно убрали из хоккея».

— Нет, переформулирую: искусственно ему не дали побить рекорд дяди Вени Александрова. Володька наколотил 50 шайб за сезон, а у дяди Вени — 53, кажется. Сезон к концу, и Тарасов перестал выпускать Петрова центральным нападающим. Только защитником. Все делал, чтоб до рекорда не дотянулся.

— Смысл?

— Думаю, из-за упрямства. Володька слишком много спорил. Могли бы сходить к Тарасову, попросить, но Петров и здесь уперся: «Не пойду!»

— Годы спустя Петров едва не расстался с жизнью в гостинице «Прибалтийская». Знаете, что случилось?

— Нет. Приезжал к нему в больницу. Володька на эту тему вообще не говорил, как бы я ни пытался вытащить подробности. Молчал. Я его знаю: если первый раз не ответил — второй можешь даже не обращаться. Зачем буду лезть? Он до сих пор не оклемался после той трагедии.

2001 год. Борис Михайлов в редакции «СЭ». Фото — Дмитрий СОЛНЦЕВ

У дверей появилась Татьяна Егоровна.

— Идет, идет разведчица! — оживился Борис Петрович. — Что, скучно? Послушать хочется?

— Кто из вашей тройки первым женился?

— Я. Потом — Володя. Валерка последним. Прежде звонил, бывало: «Я к вам приду». Татьяна говорит: «Скажи ему, что ужин на кухне, спать пусть ложится в большой комнате». Вот такие были отношения. Но когда он женился, многое изменилось. С Петровым продолжали общаться, а с Харламовым связь прервалась. Как-то Валерка от нас отошел.

— Вычитали в вашей книжке, что Харламов встретил девушку, которую долго не видел. Спросил: «Ира, где пропадала?» Та ответила, что родила мальчика, назвала Сашей. «Чей же он?» — «Твой». И вскоре они расписались.

— Однажды он пригласил нас к Ире домой на Авиамоторную: «Вот жениться собираюсь, ребенок от меня… Но надо посмотреть…» Мы с Таней приехали, глянули на парня: «Вылитый Харлам! Такой же черненький, носатый».

Татьяна Егоровна: — Сашке тогда было месяцев шесть. До этого матери Харламова постоянно обрывали телефон девицы, уверяли, что рожали от Валеры. Та реагировала спокойно: «Покажите ребенка. Если наш — проблем нет, примем, воспитаем». После чего звонки прекращались. Показывать-то нечего. А здесь Валера сам рассказал ей про сына. Мама говорит: «Где же он? Привози». И на 8 марта познакомил Иру с родителями. А потом мы вместе отправились в загс, они подали заявление.

— Отец Харламова Борис Сергеевич последние годы жил у вас. Рассказывал, синиц всех прикормил…

— И синиц, и кошек! Зверушек обожал, лес, природу. Любимая передача — «В мире животных». Когда начиналась, бежал к телевизору, забывая обо всем. Я вообще больше не встречала человека с такой душой. Дядя Боря часто повторял, что все люди — добрые. В каждом видел только хорошее, никогда ни на кого не обижался.

— Про сына с ним говорили?

— Обходили эту тему. Старались отвлечь теплом, заботой. Татьяна, дочка его, регулярно приезжала.

— Как сейчас у нее дела?

— Сын ушел из жизни, осталась одна. Героическая женщина. Боль держит в себе. Наоборот, нас заводит.

— Что тебя-то заводить? — Борис Петрович посмотрел поверх очков.

— Дядя Боря меня замучил своими птицами: «Тань, дочка, надо бы уже семечки купить и сальца», — улыбнулась Татьяна Егоровна. — Выставлял кормушку, синицы слетались со всей округи. Мне смешно: «Дед, самим бы семечек наесться!»

— У него же здесь собака была?

— Да, Харлик. Ни разу не залаял, совершенно беззвучный. А у нас на крыше флюгер, петушок. И вдруг пес на него уставился: «Гав! Гав!» Дед обомлел: «Ой, а кто это?» — «Кто-кто, Харлик твой!» Дед целую диету ему составил. Прихожу — а Борис Сергеевич на газовой плитке готовит для собаки, заливает оливковым маслом. Потом йогуртами его кормил.

Помню, был проливной дождь. У нас работяги на участке копают. Дед рядышком с Харликом сидит. Мужики говорят: «Что-то собака у вас смирная» — «Да. Одна проблема — бананы не кушает. А вот йогурты — с удовольствием!» Те переглянулись, сплюнули…

— Сколько Борис Сергеевич у вас прожил?

— Десять лет. Жена Бегония умерла, ушел на пенсию — и мы его сразу забрали сюда. Сначала предложили переехать на лето. Затем дом стали топить соляркой, воду подвели. Говорю: «Дядя Боря, поедем на дачу?» — «Конечно!» С моим Петровичем очень сдружились, парой ходили. Дом вместе красили, что-то прибивали… А как у них косилка сломалась!

— Все секреты рассказала! — вспыхнул Михайлов.

— Нет, про косилку — это важно, — не согласилась Татьяна Егоровна. — Косилка рижская, еще в 80-е достал Хельмут Балдерис. А дядя Боря — общительный, на станции с мужиками познакомился. Говорят ему: «Да приноси!» Разобрали на две части, потащили с Петровичем. Исправили!

— Так от вас Борис Сергеевич и не съехал.

— Решили остаться до октября, дня рождения Петровича. Потом — до Нового года. Говорит: «А что мы поедем? Скоро посевная…» На полном серьезе. Будто мы здесь что-то сажаем. В ту зиму сильно мело. Мы с Дедом так чистили дороги, что приятно смотреть.

Я иду с лопатой до угла — а Петрович кричит: «Трактор!» Я обрадовалась — трактор пустили по улице. Лопату бросила. А оказывается, это он меня «трактором» называл. Весело жили.

Наши дети Бориса Сергеевича полюбили. Егорка спать не ложился, пока он массаж ему не сделает. А у Деда ладони холодные. Приговаривал: «Руки холодные, сердце горячее». Когда племянник поселился, спрашивает: «Кирюха, тебя-то размять?» С того момента как вечер — оба лежат. Ждут дядю Борю.

* * *

— Представляете Харламова 70-летним? - спрашиваем Михайлова.

— Да! Он и в 70 был бы шебутной. Открытый и бодрый. Даже представляю, как балагурил бы. Нам говорил: «Я взрослым тренером никогда не буду. Стану детьми заниматься».

— Харламов ехал по Ленинградке в тот трагичный день…

— Из Покровского, от тещи. Это километрах в тридцати от нас. Их дом на 86-м километре, а разбился он на 78-м. Валерий только выехал из поселка, потом за руль села Ирина.

— Борис Сергеевич рассказывал, как следователь разложил перед ними фотографии с места гибели. На Харламове — почти ни царапины.

— Я как раз была здесь, — вспомнила Татьяна Егоровна. — Сразу кинулась на место аварии. В морг ездила. Разбитую «Волгу» при мне грузили. Ира немножко пожила, сердце билось. Ее из машины вытащили на обочину, уложили на траву. А Валерка скончался сразу, разрыв всех внутренностей. Наверное, об стойку ударился, чуть-чуть голова была пробита. А внешне — будто спит! Мы на похоронах поражались!

— Погиб в аварии и брат Ирины.

— Тоже мгновенно. Он сидел за водительским креслом. Весь был переломан, его хоронили отдельно.

— Борис Петрович, сколько раз вы видели «Легенду № 17»?

— Шесть. Премьера, закрытый показ в Сочи с президентом Путиным накануне юниорского чемпионата мира и четыре раза на каких-то мероприятиях. Приглашают выступить, начинается фильм — я же не могу уйти из зала. Не поймут. Сижу перед экраном, дальше со зрителями обмениваемся впечатлениями. Рассказываю, что правда, что — нет.

— На шестой сеанс ваше отношение к картине изменилось?

— Нет. Я понимаю, это кино, что-то приукрашено. Хотя висеть на тросах, по-моему, даже в художественном смысле перебор. Циркачество! Но главное, там все перепутано. Харламов попал в аварию не в 1972-м, а позже. Когда Тарасов увел команду с площадки, ЦСКА играл со «Спартаком», а не со сборной… Подобных нестыковок много. Они бросаются в глаза тем, кто разбирается в хоккее. Могли бы достовернее снять. Что ж, такой был консультант.

— Александр Харламов.

— Когда погиб отец, ему было шесть лет. Что он может помнить?! Откуда что-то знает про первую аварию Валеры, например?

— Вам предлагали стать консультантом?

— Да. С Петровым приехали на киностудию, познакомились со съемочной группой. Часа три нас расспрашивали. Володя попросил сценарий, а я сказал, что читать не буду, зато отвечу на любые вопросы. Предупредил: «Раз фильм о Валерке, готов помогать без всяких коврижек». Но потом началось — «Саша говорит это… Саша советует то…» Извините, отвечаю, тогда работайте с Сашей. А мы отошли в сторону.

— С сыном Харламова обсуждали «Легенду»?

— Нечего мне с ним обсуждать. Неинтересно. Саша, между прочим, хотел на Петрова в суд подать, когда тот несколько лет назад снял фильм про его отца!

— За что?

— Финансы. Но еще был жив дядя Боря. Сценарий он утвердил, на каждой страничке специально расписался. Поэтому Саша не мог качать права. Главную роль в картине исполнил Алексей Чадов, а я по просьбе Петрова в эпизодике мелькнул. Плюс организовал им для съемок лед в Клину.

Что касается «Легенды № 17», то меня с Петровым часто спрашивают, дескать, почему вас в фильме почти нет? Это к сценаристам. Я воспринял без обид. В кино на месте Валерки мог оказаться кто угодно — Мальцев, Якушев, Третьяк, Петров, Михайлов, другие ребята… Но решили снять о Харламове и Тарасове, рассказать, каким трудом хоккеист добился славы и всенародной любви.

— Людям фильм нравится.

— Так это замечательно! На шести показах каждый раз в конце стоя аплодировали. Причем не только те, кто помнит нас на льду, но и молодежь. У многих в глазах были слезы.

— А у вас?

— Нет. Я очень редко плачу. И стараюсь, чтоб слез моих никто не видел. Так правильно.

2010 год. Москва. Борис Михайлов и его внучки. Фото — Федор УСПЕНСКИЙ, «СЭ»

— Как в 1980-м вас выдавливали из ЦСКА?

— Если расскажу всю правду, у вас волосы дыбом встанут! Но это заденет других людей, а я не хочу. Все мы в возрасте… Зачем ворошить?

— Хотя бы вкратце объясните, почему вы оказались не нужны Тихонову?

— Наверное, мой авторитет в команде мешал главному тренеру. Еще в сентябре я был капитаном сборной, а уже через месяц не проходил в основу ЦСКА. Удивительно, да? Врезался в память гадкий момент. Харламов и Петров травмированы. Перед матчем со «Спартаком» Тихонов мне вдруг заявляет: «Сегодня не играешь. Но будешь на лавке поддерживать, помогать…» И я окончательно понял, что дни мои, как хоккеиста, сочтены. В декабре 1980-го меня проводили.

— Сколько вы не доиграли?

— Уж год точно. Да, 36 лет, но я режимил, чувствовал себя прекрасно. На тестах в ходе предсезонки у меня был второй результат в команде!

— Со временем с Тихоновым помирились. Чья инициатива?

— Я в Ленинграде работал, когда он неожиданно предложил вернуться в ЦСКА вторым тренером. Моисеев ушел в московское «Динамо», Тихонову срочно понадобился ассистент. Я приехал к нему домой на Тишинку, поговорили. Слышу: «Давай все забудем» — «Давай». Пожали друг другу руки.

— Чем вы прогневили группу хоккеистов ЦСКА во главе с Фетисовым, которые вскоре открыто выступили против вас?

— Надоела моя требовательность. Есть ассистенты, которых легко подмять, они молчат, со всем соглашаются. Это не в моем характере. Впрочем, игроков в той ситуации не виню. За ними стоял один человек из клуба, с его подачи и организовали бучу. Когда же в присутствии Тихонова я произнес несколько слов, Фетисов сразу дал задний ход: «Петрович, извини». Инцидент был исчерпан.

— Правда, что в СКА 80-х за победы дарили книжку о Ленинграде на французском языке?

— При мне такого не случалось. Но допускаю. СКА был одним из беднейших клубов высшей лиги. Содержался за счет Ленинградского военного округа. Для командующего выписать премию 25 рублей — и то проблема. Проще отдать все, что на балансе — часы, фотоаппараты, бинокли… Помню, маршал Гречко как-то пошутил: «Дарю хоккеистам черте что. Может, лучше танк?! Продадут — хоть деньги будут…» Но не рискнул.

— Ленинград — ваш город?

— Да, раз отработал там в общей сложности лет пятнадцать. Хотя привыкал долго. Тяжелый климат, не слишком доброжелательное отношение к москвичам. Ленинградцев за свой город переполняет такая гордость, что иногда это переходит в гордыню.

— Они для вас по-прежнему ленинградцы?

— К тем, кого давно знаю, обращаюсь шутя: «Привет, блокадники!» Никто не сердится. Я ж любя.

— Из армии в запас уволились подполковником?

— Да. После того как на чемпионате мира-2002 сборная заняла второе место, мне присвоили полковника. Но особой категории, когда звание на размер пенсии не влияет. Ну и ладно.

— Почему тот чемпионат стал для вас последним в сборной?

— А я вам расскажу. Работу эту я очень любил и ценил. Мечтал со сборной выиграть Олимпиаду. Но перед Нагано и Солт-Лейк-Сити начиналась закулисная возня, в результате которой команду на Игры везли другие тренеры (в 1998-м Юрзинов, в 2002-м — Фетисов. — Прим. «СЭ»). Я понял, что в Турин мне поехать не дадут. Что-нибудь обязательно придумают — и вновь отцепят. В третий раз наступать на грабли не желал. Своих помощников, Крикунова и Белоусова, заранее предупредил: «Это для меня последнее первенство. Как бы ни сыграли». Заняли второе место. Мне предложили работать со сборной дальше — и я ответил: нет! Всё! Сейчас смотрю на это уже глазами хоккейного пенсионера и понимаю — правильно сделал.

— В золоте чемпионата мира-1993 большая заслуга Быкова?

— Громадная! В нас же не верила даже родная федерация, которую возглавлял мой друг Петров. Слишком много молодых было в команде. Быков с Хомутовым тогда считались суперзвездами, но себя не выпячивали. Ни на льду, ни за его пределами. Пахали наравне со всеми.

— Дружбы между ними уже не было?

— В 1993-м они еще дружили. Дороги их позже разошлись. Я с разными хоккеистами поработал в сборной, были среди них и звезды НХЛ, но по отношению к делу до Быкова с Хомутовым не дотягивает никто. Они сцементировали коллектив. С каждым днем мы становились сплоченнее. Ребята на площадке бились так, что это не могло не принести результат. Защитник Димка Фролов сломал большой палец на ноге — и все равно вышел в финале!

— Когда вы впервые увидели Дацюка?

— В Ленинграде проводили финал молодежного чемпионата России. Пашке было лет 17, играл во втором звене за «Автомобилист». Я хотел оттуда забрать в СКА человек шесть. Но тренер взмолился: «Петрович, ты что? Меня уволят!» В итоге позвал не Дацюка и Симакова, который тоже приглянулся, а троих ребят постарше.

— Прогадали.

— Увы, те не раскрылись. Дацюка планировал на следующий год взять, но закрутился и… Просто забыл. Вспомнил, когда уже ЦСКА принял. Звоню своему другу Крикунову: «Васильич, служит у тебя рядовой. Фамилия Дацюк. Давай обойдемся без армейских директив — сам пришли паренька».

— Прислал?

— Куда ж он денется? С армией шутки плохи. Но у Пашки травма колена, на операцию нужно три тысячи долларов. Как ни странно, деньги руководители клуба не нашли.

— Еще и чучелом огородным Дацюка обозвали, как рассказывал ваш ассистент Игорь Тузик.

— А-а-а! — Михайлов горестно махнул рукой. — Вот такие попадались начальники. С болью в сердце отправил Пашку обратно. Он восстановился, через год уехал в «Детройт» и стал хоккеистом, которым по сей день восхищается весь мир. Но заложил основу и развил его качества Крикунов.

* * *

— Фидель Кастро каким запомнился?

— В 1976-м он был с визитом в Москве. Маршал Соколов, большой любитель хоккея, привел его на матч ЦСКА. После игры Фидель спустился на лед, получил клюшку, сфотографировался с нами. Всю команду пригласил на Кубу отдохнуть. Но никто не поехал.

— Почему? Адрес не оставил?

— Напрасно смеетесь. Этим занимался его брат Рауль, министр обороны. Сказал: «Ребята, ждем в любое время. Достаточно одного звонка — встретим, все организуем…»

— До сих пор ждет.

— Наверное. Интересно, конечно, на Кубе побывать. Но слишком далеко. С Володькой любили отпуск под Ялтой проводить. В санатории для офицеров стран Варшавского договора. Рядом совхозы, куда постоянно зазывали выступить.

— Чем угощали?

— Крымскими винами, чем же еще?! Стандартный вопрос той поры: «У вас канистры пустые есть?» Мы хохочем: «Не-а, берем напрокат». Как-то со всего побережья собрали мощную бригаду — Харлам, Петя, Лутченко, Волчков, я… Побеседовали с народом, потом нам столько канистр с вином подарили, что еле унесли. Отказываться бесполезно. Любые наши доводы разбивались об ответ: «Ребята, мы же от чистого сердца…»

— В Канаде вас помнят?

— Последний раз был там лет пять назад. Узнают в основном люди моего возраста или чуть моложе. То есть те, кто видел Суперсерию, матчи ЦСКА с клубами НХЛ. А в Торонто на улице окликнул какой-то старичок-эмигрант: «Товарищ Михайлов, дайте, пожалуйста, автограф».

— Давно вас так не называли?

— «Товарищ Михайлов»? Да уж. Ну и не надо.

— Нам рассказывали, как в начале 70-х на базе в Новогорске вы с Петровым и Харламовым встретили легендарного спринтера Валерия Борзова. И спросили…

— Я понял, о чем вы. История такая была — только без Пети и меня. Не в Новогорске, а на БАМе. В те годы после завершения сезона спортсмены шли в народ. Те, кто играл за ЦСКА и «Динамо», мотались по воинским частям, гарнизонам. На БАМ же решили послать Мальцева и Харламова, еще холостых. Там они столкнулись с Борзовым. Заспорили, кому бежать в магазин. До закрытия оставалось минут пять. Малец говорит: «Чего я-то? Вон, Борзов — самый быстрый человек на планете. Он точно успеет!»

— С Высоцким были знакомы?

— Артисты часто приезжали на базу в Архангельское. На сборах дуреешь от нагрузок, сидишь вечерами, смеешься на луну. Нам любой концерт в радость. Но когда объявляли, что будет Высоцкий, в зале были забиты все места. И вот, выходит он с гитарой, тушит сигаретку… После выступления общались. Он на Таганку приглашал. К сожалению, при жизни Высоцкого так туда и не дошел. Я вообще не театрал, но сейчас с женой изредка выбираемся. Из последнего безумно понравился спектакль «Песни нашего двора» в театре «У Никитских ворот». Атмосфера удивительная, как будто на два часа вернулся в детство. Если не были - сходите обязательно!

Александр КРУЖКОВ // Юрий ГОЛЫШАК