Второго такого не будет

Леонид ТРАХТЕНБЕРГ

Когда я, узнав о внезапной смерти Александра Рагулина, позвонил Николаю Эпштейну, который открыл его для большого хоккея и уже первоклассным мастером передал из воскресенского "Химика" в ЦСКА Анатолию Тарасову, Николай Семенович только и смог сказать: "Помнишь, я про юных, талантливых любил говорить: мол, второй Рагулин будет. На самом же деле за свои 85 лет я второго такого не видел. Оказалось, такие, как он, рождаются раз в тысячу лет".

С легкой руки Тарасова Рагулина сразу - и в ЦСКА, и в сборной - стали величать Александром Палычем. И вовсе не из-за его представительности и солидности, а из-за размеренности, серьезности, решительности поступков, из-за житейской мудрости, характерной для человека, чья биография исчисляется не двадцатью с лишним годами, а пятью-шестью десятками лет. Стоит ли удивляться, что, по словам Владимира Лутченко, именно Рагулин наставлял его поколение на путь истинный - и в ледовом дворце, и за его пределами.

Что же касается льда, то рагулинский первый пас был выверен до миллиметров. Он всегда встречал соперника с открытым забралом - и не думал о том, что на его лице появится еще один шрам, когда непременно грудью пытался прервать полет каучукового снаряда, достигающего при броске по воротам убийственной скорости 200 километров в час. Считается, Рагулин был жестким защитником. А по-моему - мягким. Ибо он мог при желании припечатать соперника к борту так, что того доставляли бы в раздевалку исключительно на носилках (по признанию Валерия Васильева, тоже защитника богатырского телосложения, когда он однажды рискнул поставить Палычу корпус, то отскочил от него, словно мячик). Нет, Рагулин щадил нападающих и вкладывал в борьбу у борта ровно столько сил, сколько нужно было, чтобы отобрать у них шайбу, не отбивая при этом охоты играть в хоккей.

Происходило это по той простой причине, что Рагулин был необычайно добр. Вообще, если исходить из его человеческих качеств, то мне гораздо проще представить его со смычком на сцене, чем с клюшкой на льду. Ведь прежде чем оказаться в безжалостной хоккейной коробке, он исправно посещал музыкальную школу по классу виолончели. Но в этом случае я, вероятно, не познакомился бы с человеком, которому по надежности и верности в дружбе, в товариществе не было равных.

Однажды в январе я в полночь отвозил Рагулина домой и в трехстах метрах от цели, как нарочно, нарвался на гвоздь. По беспечности запаска была худая. Рано утром у Рагулина была тренировка. Но он не пошел отдыхать, а отправился со мной на каком-то частнике на поиски таксопарка, где согласились залатать шину, а затем, вернувшись к моему автомобилю, сам, улыбаясь и подшучивая (между прочим, на градуснике было минус 30), заменил колесо.

Это был далеко не единственный эпизод, когда Рагулин приходил мне на выручку. Я мог позвонить ему вечером с просьбой слетать в Тольятти, чтобы произнести пару добрых слов про нашу газету работникам ВАЗа, - и уже на следующий день мы встречались в аэропорту. В мае 69-го я пригласил его на встречу со студентами Института физкультуры в Малаховке и снова не получил отказа. А когда мы возвращались домой в "рафике" вместе с тренером Николаем Карповым и хоккеистом Евгением Зиминым, Палыч неожиданно затянул: "И боец молодой вдруг поник головой - комсомольское сердце пробито..."

Мне же всегда казалось, что сердце Рагулина будет биться долго-долго, а его веселость, отвага и удаль победителя - напоминать всем, кому посчастливилось хотя бы раз видеть Рагулина, о не проходящей в человеке молодости.

• источник: sport-express.ru
Оставить первый комментарий
Сейчас обсуждают