«Бышовец вскипел: «Что ты смеёшься?!» 30 лет назад они выиграли Олимпиаду

Через четверть века после победы на Играх врачи поставили ему страшный диагноз.

Из игроков, выходивших на поле в «золотом» финале Олимпиады-1988, наиболее трагически сложилась судьба у Владимира Татарчука. По сравнению с бедой, случившейся в его жизни в 2013 году, удаление в Сеуле покажется сущим пустяком. Рак — это короткое слово хоть кого раздавит морально. Владимир не сдался, не опустил рук. Тяжёлый недуг не убил в нём жизнелюбия и чувства юмора. Когда он начинает травить байки из игроцкой молодости, в глазах Татарчука зажигаются озорные огоньки. И уже трудно избавиться от ощущения, что перед нами всё тот же весёлый, неунывающий Малыш из 1980−90-х, которого так любили болельщики…

«Хочется верить, что самое страшное позади»

— Как себя чувствуете? Отступила болезнь?

— Хочется верить, что самое страшное позади.

— Что вам сейчас нельзя?

— Тяжёлое носить, бегать. На одном месте долго сидеть.

— В футбол тянет поиграть?

— Ещё как… Главный отдых — на рыбалке. Правда, теперь она только летом — на зимнюю нельзя. В Архангельское езжу иногда.

— Место, где вы многие годы тренировались с ЦСКА. Ностальгия не накрывает?

— Так базы-то уже нет — снесли. Но с местными рыбаками давно знакомы. Иногда рассказывают: «Помним, как вы тут бегали, возле реки».

— На что живёте?

— Получаю пособие по инвалидности, олимпийскую пенсию — 30 тысяч. Жена преподаёт в центре детского творчества в Строгино.

— А сын — тоже в прошлом футболист — чем занимается?

— Детей тренирует в Краснодаре. Если бы не «кресты» и две операции, ещё поиграл бы, данные были. Видимо, не нашёл своего тренера. В футболе это немаловажный фактор.

— Болельщики ЦСКА вас с особым трепетом вспоминают. Знаем, помогли несколько лет назад, когда у вас одна за другой несколько операций было.

— Спасибо им. Благодарен ребятам, что помнят. Очень хотел бы их еще порадовать. Увы, больше не могу.

— Какие у вас теперь радости в жизни?

— Счастье, когда родные живы и здоровы. Дочка, сын при деле. Внучка растёт. А мне на рыбалку вырваться — уже радость. Зимой я её лишён. В берлогу спрячусь, буду смотреть телевизор.

— Где сейчас ваша олимпийская медаль?

— Значок ЗМС остался, а к медали уже не подберёшься. В своё время отвёз родителям в Луцк, а теперь видите, какой кошмар между Россией и Украиной творится. Да и далеко передвигаться в моём состоянии нежелательно. Лет шесть там уже не был. Больная тема — не хочу углубляться…

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«О, самолёт ножки отбросил»

— В олимпийскую сборную вы попали из первой лиги. Как?

— Так я же постоянно на виду был: играл за юношеские сборные, привлекался Лобановским в первую. Да и ЦСКА не какой-то там заурядный клуб. Наверное, если бы Бышовец не видел во мне необходимых качеств — не взял бы в Сеул. Анатолий Фёдорович учитывал не только профессиональные, но и человеческие характеристики. Бышовцу удалось создать дружный коллектив.

— О Бышовце у людей неоднозначные мнения. Чем он удивлял?

— Стремлением контролировать всё. Вообще всё. Следил, чтобы ребята не разбегались, чтобы к отбою в 23:00 все были на месте. Лично по номерам, конечно, не ходил — для этого у него помощники были. Тех, кто попадался, — убирал из команды. Но это в отборочном турнире — в Корее никто себе вольностей не позволял.

— У вас с ним проблем не возникало?

— Была история. Летели то ли на Кипр, то ли оттуда, попали в воздушные ямы — трясло прилично. А Бышовец плохо переносил турбулентность, побаивался. При заходе на посадку сосед, Гела Кеташвили, возьми да и брякни: «О, самолёт ножки отбросил». В смысле — шасси выпустил. Меня смех разобрал. А Бышовец услышал и вскипел: «Что смеёшься — не видишь, как нас трясёт?!». Ничего, нормально сели.

— В той сборной вас, кажется, кормили чёрной икрой. Правда?

— Не только в сборной — в ЦСКА тоже. Прямо ложками не уплетали, один, максимум два бутерброда съедали. Икра — это же соль, а соль должна присутствовать в организме перед игрой, особенно на жаре.

— Бородюк подсчитал, что за отборочный цикл вы 170 дней просидели на сборах. Не преувеличивает?

— Правдоподобная цифра. Раньше-то если забирали на сборы, то недели на две. В ЦСКА за три-четыре дня до игры запирали на базе. Я к этим вещам спокойно относился: надо так надо.

— Наверняка слышали историю, якобы Вадима Тищенко после травмы восстанавливали не только разрешёнными препаратами и именно поэтому в Корее он не сыграл ни минуты?

— Его взяли на Игры как человека, прошедшего всю квалификацию. Думаю, ничего запрещённого он не употреблял и, если бы понадобилось, без проблем прошёл бы допинг-контроль. Тем более процедура не такой дотошной была, как сейчас. Сдавали мочу и всё.

— Вас проверяли?

— Только в отборочном цикле.

— Футболисты в те годы любили эту процедуру.

— Из-за пива-то? Естественно. Тем более что там импортное давали. После игры ты обессилен и обезвожен. Только пиво и помогало сходить в туалет. Помню, Лёху Михайличенко увели в процедурную. Нет и нет. Приходят допинг-офицеры в раздевалку: «Он уже пять бутылок выпил — и никак!». Может, специально задержался там, не знаю, но, уходя, ещё несколько бутылочек с собой прихватил в раздевалку (улыбается).

— Смело. Нарбековаса Бышовец за кружку пива отчислил из сборной.

— Он в принципе относился к таким вещам щепетильно. Арминас и выпить бокал не успел — только отхлебнул. Не повезло попасться на глаза тренеру — убрали из команды. Потом, правда, вернули — отделался лёгким испугом. Финальный турнир Нарбековас отыграл полностью.

— Вы себе не позволяли подобного?

— Естественно, находили входы-выходы. Если сильно приспичит, могли выпить банку-две пива или бокал вина, не без этого. Курить же как-то умудрялись. Конечно, Бышовец об этом знал, догадывался, но иногда закрывал глаза. На тренировку же все трезвые выходили. Нарбековас просто попался по глупости.

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«После первого дополнительного тайма Гела прыгал, землю целовал»

— Удивились решению тренера перед финалом изолировать команду от внешнего мира на теплоходе «Михаил Шолохов»?

— Было необычно. Поначалу-то мы в Олимпийскую деревню заехали. Но Бышовцу там сразу не понравилось. Критически осмотрев городок, тренер проворчал: «Какой-то разврат».

— В смысле?!

— Народу много, шумно: дискотеки, то, сё. Не самое подходящее место для того, чтобы сосредоточиться. В других городах мы в гостиницах останавливались, а в Олимпийскую деревню только после финала вернулись — на церемонию награждения.

— Как же вы тренировались на теплоходе?

— Там была волейбольная площадка — на ней и разминались. Через сетку играли, в квадратики «5−2». Даже ворот не было. Фишки ставили — и стучали Харину. Корабль покачивался на волнах, но нам это не мешало. Убаюкивало хорошо перед сном.

— Как прошла ночь перед финалом?

— Спокойно. Обсуждали в каюте с Фокиным игру, как действовать в той или иной ситуации. Я только против Кореи на замену вышел — остальные матчи начинал в основе, и всё равно уверенности в том, что сыграю против Бразилии, не было. Бышовец, зная физическое и психологическое состояние каждого, иногда менял состав. Основу на финал объявил только в день матча.

— Записи игр соперников смотрели?

— Естественно, у нас были кассеты — не так плохо с техникой обстояло дело, как можно подумать сегодня. Но непосредственно перед финалом бразильцев не смотрели. Может, оно и к лучшему. Испугаться не испугались бы, но, возможно, по-другому настраивались бы.

— В Ромарио, Бебето угадывались суперзвёзды?

— Ромарио, конечно, выделялся, один в один легко обыгрывал. Поэтому подстраховке уделяли повышенное внимание. Старались не дать пространство.

— Бышовец утверждал, что бразильцы перед финалом выглядели чересчур вальяжными, расслабленными. Было?

— Улыбались, да, не без этого. Я другого не могу понять, с чего вдруг они были так уверены в победе? Мы, на минуточку, Италию обыграли, Аргентину.

— Помните фразу Бышовца перед финалом: «Серебро — это хорошо, но по-настоящему блестит только золото»?

— Честно? Нет. Может, у меня всё мимо ушей пролетало, но в такие моменты слова обычно не запоминаются — настолько все сосредоточены на игре. После победы над итальянцами мы и сами почувствовали, что способны побиться за первое место.

— Когда Добровольский сравнивал счёт с пенальти, некоторые наши отвернулись. Вы тоже?

— Был спокоен — не сомневался, что забьёт. Игоря на «точке» поразительная выдержка отличала.

— Правда, что Кеташвили начал праздновать победу в перерыве между дополнительными таймами?

— Ага, прыгал, землю целовал. Когда сказали, что ещё 15 минут играть, Гела расстроился.

«Ушёл в душевую, места себе не находил. Закурил…»

— Хотя бы раз за 30 лет удаление в финале снилось?

— Ни разу. По видео — да, пересматривал. Да оно и так перед глазами стоит, будто вчера было. Первую жёлтую ни за что получил.

— Ой ли.

— Ой ли? А вы посмотрите внимательно.

— Смотрели. Срыв атаки.

— Во-первых, дело было на бровке. А во-вторых, я до него даже не дотронулся! С одного ракурса смотришь — вроде бы железный фол, а с другого — вообще ничего. Контакта не было.

— Тормозя Жоау Паулу в дополнительное время, отдавали себе отчёт, что висите на карточке?

— Он был свежий, на скорости, мог раскачать защитников в любую сторону. Пришлось хватать — другого выхода не оставалось.

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

— По пути в подтрибунку ловили на себе злые взгляды с тренерской лавки?

— Никто ничего не сказал. Но я сам жутко переживал. Ушёл в душевую, места себе не находил. Закурил. И тут в раздевалку заходит Колосков. С ящиком советского шампанского в руках. Я к нему: «Ну как?». «Для начала мы тебя оштрафуем…» «Да мне без разницы. Как сыграли-то?!». «Выиграли». Отлегло.

— Где сигареты взяли?

— У меня с собой были — в Сеуле купил (улыбается). Marlboro, кажется, или Camel. Я тогда не так много курил, как сейчас, но нервничал страшно: удалился, подвёл команду. По поводу курева, кстати, Вячеслав Иваныч ни слова не сказал. И штрафа я тоже благополучно избежал. Простили.

— Многие в команде покуривали?

— Большинство. Втихаря дымили — по углам, в гостиничном туалете. Сам-то Анатолий Фёдорович некурящий был.

— Правда, что он Добровольского к своему другу Чумаку возил, чтобы отучить от дурной привычки?

— Может, и возил, только смысл? Пока человек сам не захочет бросить — всё бесполезно.

— Вы в детстве закурили?

— Ну, в детстве — это вы загнули. В ЦСКА. Да и какое там курение — баловство: одна-две сигаретки в день.

— Не мешало?

— Может быть, где-то даже помогало. Курнул, взбодрился — и побежал (усмехается).

«Сабонис на шею Нарбековасу кроссовки повесил — до колен у Арминаса болтались»

— Говорят, ваш корабль после победы на Играх два дня качало.

— Отмечали душевно, и не только шампанским. Полный ассортимент напитков был. В портовые магазины бегали докупать горячительное: виски, джин. Прямо на корабле нам концерт устроили — Хазанов, Винокур. Артисты сначала на сцене выступили, а потом за столом, не без этого (улыбается). Вадика Тищенко наутро вообще не нашли. Потерялся человек, в чужой каюте уснул. На награждение уехали без него. Медаль Вадику уже на корабль привезли.

— Вы-то в своей каюте спали?

— А мы, кажется, в ту ночь и не засыпали. Хотя Бышовец накануне попросил держать себя в руках: «Завтра же награждение…»

— Представляем, с каким амбре чемпионы туда явились.

— Когда организм молодой, возлияния легко переносишь. Мы перед награждением ещё к баскетболистам заглянули — их и нашу победы шампанским слегка обмыли. Сабонис на радостях Нарбековасу кроссовки подарил. На шею, как брелоки, повесил — до колен у Арминаса болтались! У Сабониса 48-й, кажется размер, а Нарбековас моего роста, сантиметра на три выше. Выпили с ними по бокальчику и пошли на награждение.

— Как оно проходило?

— Команду построили. Объявили о присуждении званий заслуженных мастеров спорта. Гимн, поднятие флага — всё как положено.

— Ходит байка, что даже суровый Горлукович пустил слезу на награждении.

— Когда гимн СССР звучал, у всех дрожь по коже шла. Волей-неволей слёзы на глаза наворачивались. Даже такого жёсткого, крепкого мужика проняло.

— Горлукович любил приговаривать: «Если у меня кто-то за спиной окажется, то только труп».

— Он всем это говорил. Даже своим на тренировках спуску не давал — чтобы были готовы к жёсткому противодействию в игре.

— Кто в той сборной был душой команды?

— Витька Лосев, капитан. Анекдоты, шутки — всё от него шло. Но я больше с Фокиным, Скляровым, Иванаускасом общался.

— Читали в отрывках готовящейся к изданию книге «Шкала Новикова», что вы Иванаускасу даже колыбельные в ЦСКА пели.

— Как-то вечером сидели в комнате, болтали. И вдруг он: «Малый, спой няньскую» — в смысле колыбельную. Что-то типа «Рыбки уснули в пруду». Естественно, ничего петь я не стал. Он пошутил — мы посмеялись.

— Ещё история: у Харина вроде бы на полном серьёзе хотели отобрать медаль и значок ЗМС из-за того, что его матерщина попала в телевизионный эфир. Помните такое?

— Да, было. Пожурили — и простили. На КДК тогда многих вызывали — для острастки. С Валеркой Брошиным, царство небесное, интересный случай произошел.

— Какой?

— Он после одного гола за ЦСКА встал на колено и движение согнутой рукой вперёд-назад сделал. Сейчас этот жест все в хоккее используют, а его тогда — песочили. Мол, как так можно, он же спортсмен…

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«Горбачёв что-то сказал, поздравил…»

— Торжественный приём у Горбачёва запомнился?

— Был банкет. Не банкет — одно название. Он что-то сказал, поздравил. По бокалу шампанского или вина у стоячих столиков выпили. Мы-то, наивные, думали: раз Кремль, значит, приличное, торжественное мероприятие. А получилась чистая формальность: нате — и отвяжитесь.

— За победу дали по шесть тысяч долларов и рублями что-то?

— Да, ещё около 12 тысяч. Бышовцу кто-то в Корее предложил машины, Daewoo, а он — нам. Поразмыслили: почему нет? Но что-то с вывозом не получилось.

— В итоге дома дали «жигули» шестой модели?

— Как дали? За свои деньги! Нам только купоны на право приобрести авто без очереди выделили. Бышовец и Михайличенко по «Волге» взяли. Я — «шестёрку». Тысяч шесть рублей отдал — при курсе 60 копеек за доллар. Долго на ней ездил, пока к отцу в Луцк не отогнал. Там и осталась.

— Что в Союзе можно было легально купить за американские доллары?

— В «Берёзке», валютном магазине, — что угодно. Я там телевизор за доллары взял, импортный, JVC. В общежитии поставил. Продукты покупали, напитки красивые, шоколадки. Гости приходят — надо на стол что-то поставить. В обычных-то магазинах — шаром покати…

— В ЦСКА вы 360 рублей получали?

— 330. 220 — ставка и 110 — офицерские. Плюс премиальные — тридцатка за победу. Неплохие деньги по советским временам, а по нынешним — сами понимаете…

— Вы и в ЦСКА, и в сборной были самым маленьким по росту?

— Да, метр 70, прозвище ещё с интерната приклеилось — Малый, Малыш…

— Фраза Брошина на сборе в Италии «Раз Малыша нет, я тоже тренироваться не буду» — не миф?

— Чистая правда. Это год, кажется, 1990-й. Конец сезона, лёгкий, необременительный сбор. Мы и погуляли слегка в ресторанчике. Утром говорю: «Не пойду на тренировку». Остался в номере. Валера вышел — меня нет: «А где Малый?» Ему объяснили. Брошин перешёл с бега на шаг: «Ну раз его нет, и я пойду». И ушёл.

— Садырин лояльнее Морозова к таким выбрыкам относился?

— Юрий Андреевич тоже иногда прощал футболистам какие-то вещи. Другое дело, если тренировка, то будь добр прийти в нормальном состоянии. Давление с утра измеряли.

— Побаивались Морозова?

— В работе он жёсткий, суровый был. Как-то на разборе игры предъявил Иванаускусу: «Вальдас, ещё раз так сыграешь — отправлю туда, где Макар телят не пас». Вальдас ко мне: «Малый, а где это?». «Далеко, — отвечаю, — отсюда не увидишь».

«В одиночные камеры посадили. Дали по пять суток…»

— Вы были в том злополучном «рафике», который перевернулся по пути из Ярославля в Москву?

— Был. На повороте водителя нашего, молодого солдатика, ослепило фарами. Он крутанул руль, и мы три раза перевернулись. Вылезли — рядом кладбище. Перекрестились, взяли уцелевшее шампанское и пошли на дорогу. А тут и автобус с командой. Притормозил, подобрал. Садырин в шоке был. А мы назад с бутылками пошли, там ещё по чуть-чуть добавили. За второе рождение.

— Какое у вас самое страшное прегрешение за рулём?

— Отмечали день рождения Склярова. Естественно, выпили немного. Чёрт дёрнул поехать домой за рулём. Возле стадиона «Динамо» тормозят…

— И?

— Гаишник принюхался: «Вы же выпивший». Не стал отпираться. Так и так, виноват, был у вашего футболиста, динамовца, на дне рождения. Он сжалился: «Ладно, поехали — впереди и сзади наши машины, а вы — посередине». Так в сопровождении и доехал до Строгино. Отблагодарил, естественно.

— Сколько тогда это стоило?

— Две бутылки водки в багажнике лежало — ими и отделался.

— Расскажите, как с партнёром по ЦСКА Вячеславом Медвидём в Сочи куролесили.

— И это знаете… В Кудепсте на горе стояла гостиница «Бургас», а под ней — кафе. Зашли. Заказали бутылку вина. Выпили. Славик к официантке начал клеиться — девушек очень любил. Она вспыхнула: «Молодой человек, я сейчас милицию вызову!». Я его забрал и утащил во двор. Добавили. Подходит администратор кафе: «Сейчас менты приедут — лучше уходите». Смотрим, «воронок», лёгок на помине. Говорю: «Славик, сматываемся». А он хорохорится, своим тоненьким голоском стыдит: «Малый, ты что — трус?».

— Что было дальше?

— Подходят. Тут Славка как стартанул! А я встаю — и шагу не могу сделать. Голова соображает, а ноги не бегут — винцо дало о себе знать. Увидев, что такое дело, Медвидь вернулся, сдался. Нас в машину загрузили и повезли наверх. Выводят — Бубукин, тренер, сидит, смотрит на нас с балкончика. Утром собрали — и отправили в Сочи на «губу». В одиночные камеры посадили. Дали по пять суток, выпустили через четыре.

— Как «мотали срок»?

— Я-то нормально, а Славе тяжело пришлось. Кричал из-за стены: «Тарельки грязные, жирные — дайте сам помою! Пустите к Малому, выпустите в туалет». Там кроме нас никого и не было — вдвоём сидели.

— Кто вызволил?

— Марьян Иванович Плахетко (в 1980-х годах — начальник команды ЦСКА. — Прим. «Чемпионата») нас забирал. Сели в машину, Славик взмолился: «Остановите по дороге, купите колбаски. Кушать хочу». Сжалился, купил. Ребята по-доброму встретили: «Узникам привет!».

— Как с Брошиным сдружились?

— Я на базе жил и он. Так и сошлись.

— Валерий всем клички придумывал?

— Не всем — у кого-то, как у меня, своя с детства была. Но Масалитина Брошин Хомяком прозвал. Олег Сергеев был у нас Телегой — так тяжело разгонялся, будто воз за собой тащил.

— Потеря Брошина шокировала?

— Понятное дело. Запустили болезнь. Кто-то говорит, неудачно упал, прикусил язык. Валера приезжал ко мне на дачу, жаловался: «Горло болит и не проходит». Моя жена уговорила его поехать в больницу. Обследовался, а там уже четвёртая стадия. За месяц сгорел…

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«А каска туда-сюда болтается — то в нос, то в затылок бьёт»

— Как у ЦСКА такая химия получилась, что команда из первой лиги до чемпионства поднялась?

— Большая заслуга Морозову принадлежит. По сути, он и создал эту команду: собрал ребят практически одного возраста, 1965−66 годов рождения, дал физику, тактику, расставил по позициям, кто где должен играть.

— Вас армейские порядки тяготили?

— Раздражало, когда генералы с полковниками начинали рассказывать, как играть, пугали армией. Правда, Юрий Андреевич пресекал эти разговоры на корню: «Всё сказали? Уходите, у нас занятие». Не давал воякам разгуляться сильно.

— А Садырин?

— При нём уже такого не было — к нам особо не лезли.

— Тем не менее послужить вы успели.

— Поносило немного. За побег из киевского «Динамо» сослали в спортроту.

— Почему убежали?

— Не понравилось. Сразу понял, что шансов заиграть при Блохине, Буряке нет. Отыграл за дубль, гол забил, сел в поезд и вернулся во Львов. Там тоже была армейская команда — СКА. Меня как сына полка прятали, предупреждали, когда военные по мою душу явятся. Был случай: на стадион люди из Москвы приехали. Так я даже матч не доиграл, заменился, сел в автобус и уехал, чтобы не загребли.

— Не хотели в ЦСКА?

— Конечно, не хотел. 16−17 лет, только играть начал, всех ребят по интернату знал.

— Как поймали в итоге?

— К Славику Ленделу на базу пришли люди в форме, а он прапорщиком был. Видимо, припугнули: выкладывай, где Татарчук? А я как раз у него на квартире находился. Он и сознался. В четыре утра звонок в дверь. Открываю — Шапошников, начальник ЦСКА, подполковник. «Собирайся». В шесть утра уже вылетели в Москву. На базе денёк посидел — и отправился в спортроту.

— Как так?

— А вот так. Рассерженный Лобановский позвонил своему товарищу Морозову: «Этого человека надо наказать». Ну и наказали.

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

— Чем в спортроте занимались?

— Дискотеки вёл.

— ???
— На жаргоне так мытьё посуды называли. Тарелки же крутишь… Строевая подготовка. Лёд ломом колол, картошку чистил. Месяц в таком режиме отслужил.

— Лобановский не мог по дружбе попросить Морозова вернуть «дезертира»?

— Так Юрий Андреевич, видно, тоже имел виды на меня (улыбается).

— Как в Таманскую дивизию загремели?

— Из спортроты забрали на игры вооружённых сил, честь московского военного округа отстаивать. Финал — во Львове. После турнира отпросился у тренера, Дмитрия Александровича Кузнецова, на день-два остаться в городе. А вернулся только через неделю. И вместо ЦСКА отправился в Таманскую дивизию.

— Надолго?

— К счастью, нет. Недельку побыл, но все прелести службы познал. Кросс в шесть утра в сапогах на шесть километров — это нормально.

— По сравнению с чем?

— С 25 километрами! Помню, бегу, а в голове одна мысль: «Сейчас бы „фанты“ холодненькой…» И каска туда-сюда болтается — то в нос, то в затылок бьёт. «Атака слева», «атака справа» — прыгаешь в канаву, автомат наизготовку.

— Упрекали себя: «А мог бы, дурак, в футбол играть»?

— Естественно. Неопределённость давила — то ли заберут обратно, то ли всё, на два года попал. Дней через пять, слава богу, за мной приехали.

«Ещё минут пять — и всё, кирдык тебе был бы»

— Не в том ли году вы на волосок от гибели побывали?

— Тоже 1984-й. Возвращался в Москву из Львова после выходных. Поехал со СКА одним поездом. В дороге прихватил живот: болит и болит. Что доктор ни даёт — ничего не помогает. Поселились они на «Песчанке», там военная гостиница была, двухэтажка. Я опять к врачу: «Не проходит». Дал антибиотики — меня вырвало. Советует в туалет сходить — хочу, но не могу. Вызвали скорую. Врач по спине — по спине! — постучал: «Ничего страшного». А командный доктор им: «Вы что, охренели?! У него же явный аппендицит». В больнице хирург, только потрогал живот, скомандовал: «Срочно на операционный стол». Перитонит пошёл, разорвало всё. Потом признался: «Ещё минут пять — и всё, кирдык тебе был бы».

— У незабываемого ЦСКА начала 1990-х могло всё сложиться по-другому?

— Могло, конечно.

— Если бы не…

— … руководство. У Павла Фёдоровича начали проскальзывать намёки: мол, это не вы всё сделали, а я. Ребята и разбежались: кто в Испанию, я — в Прагу…

— Как вы туда попали?

— До меня Масалитин ездил в Чехию на просмотр. Как-то звонит: «В Прагу поедешь?». Я вздыхаю: «Это мне одеваться надо, бриться». Думал, в ресторан «Прага» зовёт. Валера кричит: «В Чехию, в город Прагу, в команду «Славия». Говорю: поехали, посмотрим, чего да как. Два дна потренировался и остался.

— Вас там тренировал молодой Петржела. Чем запомнился?

— Четырьмя тренировками в день. Больше всего добивала аэробика в 9 часов вечера, после ужина. Организм уже отдыхает, а он бегать-прыгать заставляет. Поначалу Петржела нормально ко мне относился — я играл, забивал. А после сбора в Коста-Рике спад пошёл — вообше ничего не получалось. Чемпионат начался: одну игру хреново сыграл, вторую. Он меня на лавку посадил, чуть до разрыва контракта не дошло. А потом пришёл другой тренер, и всё встало на свои места.

— В той «Славии» хватало восходящих звёздочек — Шмицер, Бергер.

— Когда я уходил из команды, ребята благодарили: «Вова, спасибо, мы у тебя научились играть в футбол». Молодые, талантливые, напористые пацаны — было видно, что далеко пойдут.

— В те годы многие наши оседали за границей. Вы почему не остались?

— Там такая ситуация произошла, до сих пор мне непонятная. Вроде как «Славия» не выплатила ЦСКА все деньги за меня. Чехи присылают чек: всё переведено. Что-то у них между собой случилось, и мне пришлось уехать. А вещи до Москвы не доехали.

— Это как?

— Я уже был здесь, вопросами переезда жена занималась. Заказали машину, загрузили. Где-то в Беларуси она и застряла, с концами. На одной таможне сказали — прошла, на другой — тоже. Видимо, бандюки по пути тормознули. Тёмная история.

— Почему второй заход в ЦСКА получился мимолётным?

— Когда возвращался, тренером Копейкин был. А потом пришёл Тарханов, и я стал не нужен.

— Как так?

— У него лучше узнать. Когда я вернулся в Россию, Тарханов в «Спартаке» был. Звонил, приглашал.

— Отказали?

— Да. Говорю: «Я в ЦСКА вернулся». Не лежала у меня душа к «Спартаку».

Фото: из личного архива Василия Иванова

«Борман сам карпа слопал»

После полутора часов беседы Владимир прилёг на диванчик в кафе: «Извините, нужно принять горизонтальное положение. Не могу долго сидеть после операций…» Понимаем: пора закругляться.

— На стыке веков вы пару лет поработали с Валерием Овчинниковым. У каждого, кто в жизни плотно с ним соприкасался, есть своя байка о Бормане. У вас тоже должна быть.

— На сборах в Армении объявляет: «Послезавтра кросс — 20 километров». Все — раз — сразу начинают придумывать себе отмазки наперёд. Один думает: сошлюсь на температуру, второй — «потяну» завтра ногу на тренировке. Утром просыпаемся, зарядка, завтрак. Приходим на тренировку. Борман: «Ну что, ребята, готовы? Побежали». Перехитрил всех, не успели откосить.

— Выдержали?

— Там был надувной зал, пылища. Круг — всего 200 метров. Я бежал 2 часа 40 минут. Уже все переодеться, помыться и пообедать успели, а я только финишировал. Борман подходит: «Вов, а ты где в Москве живёшь?» «В Строгино». «До ЦСКА далеко?». «Километров 15», — отвечаю. «Ну вот, — ухмыляется, — теперь можешь спокойно туда-обратно бегать».

— Подкаты с разбега в мяч на тренировках застали? Про них ваш партнер по ЦСКА и по Нижнему Кузнецов рассказывал.

— Было круче упражнение. Один ложится на землю, а второй со всей силы лупит ему мячом в живот. И этот, первый, должен терпеть.

— Сильно.

— Или вот ещё. Партнёр отдаёт тебе передачу и сразу же двумя ногами прыгает в тебя в подкате. А поле было жёсткое-жёсткое, земля засохшая. Пришлось отрабатывать. А Борман сидит себе на лавочке, отдыхает — кофеечек, сигаретка…

— У него помощник был специфический.

— Козин. Фамилия соответствует — всё козни строил. От Овчинникова ни на шаг, всё докладывал. Мы к нему соответственно относились — просто ненавидели.

— Ещё что-то было?

— В карьере на базе я как-то поймал карпа килограмм на шесть. Отдал поварихам — приготовьте ребятам. Тренер тут как тут: «Так, команде эту рыбу ни в коем случае нельзя. Она же больная».

— Выкинули?

— Ага, как же. Борман сам и слопал — одни кости оставил.