«Садырин распахнул дверь: «Вы что, козлы, одурели?!»

Закавказский экстрим, потайная комната в Лужниках и трагедии Ерёмина и Брошина — в откровенном интервью с капитаном «золотого» ЦСКА-1991.

Поклонники ЦСКА ещё в октябре отметили славный юбилей — 25 лет победы в последнем чемпионате СССР. Но капитана «золотой» команды мы дождались в гости лишь на исходе года. Дмитрий Кузнецов навестил редакцию, как только управился с делами в Казани. С «Рубина» и начали разговор.

«Грасия Карпина часто вспоминал»

— Летняя революция в Казани — что это было?

— Неожиданность для всех. Насколько я понимаю, основные покупки делались клубом, а Грасия привёз только Санчеса и Самуэля. Была озвучена цель: за три года выйти в лидеры российского футбола. Задача-минимум на этот сезон — четвёртое место и Лига Европы. Притом что команда создавалась фактически заново: из прежнего состава остались 7−8 человек.

— За своё место в штабе не волновались?

— Я отдыхал на Мальорке, когда позвонил гендиректор Ильгиз Фахриев: «Клеймёнов и Чалый уходят — ты остаёшься один. Возвращайся». Наверное, сыграло свою роль знание испанского языка и нашего чемпионата. Считаю, мы неплохо работали с Чалым. И результаты были, и игра появилась. Практически после каждого тура, за редким исключением, «Рубин» входил в тройку лидеров по основным статистическим параметрам — владению мячом, атакам, ударам. При нашей короткой «скамейке» это было вдвойне удивительно. Мы взяли команду на последнем месте, и задача звучала просто: не вылететь. По мере выправления ситуации она корректировалась и к концу сезона подразумевала место в десятке.

— Грасия на первых порах задавал много вопросов?

— Миллион, и не только по работе. Например, Хави пришёл в ужас от манеры вождения наших автолюбителей. Глядя, как люди чешут по «встречке», по тротуару, испанцы одуревали: «Ни фига себе, вот это да!». Естественно, много общались по тренировочному процессу. Всё-таки мы и с Билялетдиновым, и с Чалым играли 4−2-3−1, а Грасия придерживается схемы 4−4-2. С приходом Хави некоторым футболистам пришлось перестраиваться. Канунников стал играть чистого нападающего. Оздоева, наоборот, Грасия отодвинул глубже.

— А потом — в глубокий запас. Новый тренер был недоволен Магомедом?

— Кому играть, Хави решал самостоятельно. Даже мы, его ассистенты, узнавали стартовый состав на установке.

— Пожалуй, самый большой сюрприз Грасия преподнёс, пожертвовав Сонгом в пользу Камболова.

— Мы и в прошлом году видели у Камболова большой потенциал, и именно на этой позиции. А некоторые иностранные футболисты, по-моему, думали, что им в чемпионате России будет легко и просто. На деле всё оказалось иначе, особенно вначале.

— Грасия запомнил вас как футболиста?

— Конечно. Он Карпина часто вспоминал — играл с Валерой в Сан-Себастьяне. У нас с Хави тоже есть пересечения: он из Памплоны — и я там выступал, оба в «Алавесе» поиграли, пускай и в разное время.

— Какой Грасия в жизни?

— Открытый человек, как и большинство иностранцев. Они постоянно улыбаются, доверяют людям, а у нас так нельзя. В России — доверяй, но проверяй (смеётся)!

— Когда в команде больше трёх десятков футболистов, как в Казани летом, брожения в раздевалке неизбежны.

— Очень тяжело было тренировочный процесс составлять. Мы с ума сходили! Потихонечку с людьми прощались. Сейчас осталось 20−22 футболиста.

— В том числе М’Вила, который казался уже отрезанным ломтём.

— Так это же игрок! Человек не просто так был одним из лучших в «Сандерленде». Видимо, мы не доглядели, когда отправили его туда. Или, может быть, кто-то не захотел, чтобы Ян остался…

Фото: Денис Тырин, «Чемпионат»

«Гришину пора на следующий уровень»

— Какие чувства испытывали по ходу заключительного матча прошлого чемпионата в Казани? Ваш «Рубин» мог отобрать золото у вашего родного ЦСКА. И чуть не отобрал.

— С ЦСКА меня сейчас ничего не связывает. Желание было одно — победить.

— «Старички» «Рубина» действительно дрались за Бердыева?

— Мы просто хотели доказать, что у нас чистый чемпионат. Все видели: «Рубин» бился и мог вничью сыграть. Чудом Акинфеев вытащил…

— Из «армейской» старой гвардии с кем общаетесь?

— С Валерой Масалитиным часто перезваниваемся. С Васькой Ивановым, Мишей Колесниковым, Серёгой Дмитриевым. С Гришиным и Минько видимся постоянно. Я больше всего с Брошиным дружил. Жили вместе, общались.

— Почему никто из вашего поколения не выбился на ведущие тренерские роли?

— У кого-то желания не было, у кого-то — возможностей. Я думал, Сашка Гришин главным в ЦСКА станет. Заслужил человек. Ему уже взрослых тренировать надо, а не детей. Он показал, что умеет работать. Пора переходить на следующий уровень. Застрянет в дубле — крест на карьере можно будет ставить. Если мы не будем людям даже шанс давать — не найдём тренеров.

Фото: из личного архива Дмитрия Кузнецова

«Козьмич приговаривал: «Вы втроём всю Европу порвёте»

— Многие ваши сослуживцы, отдавая должное Садырину, отмечали, что фундамент «золотой» команды 1991 года заложил всё-таки Морозов.

— Естественно, Морозов нам очень много дал — в плане тактики, физики. Мы досконально знали, в какой момент прессинговать, в какой — отскакивать. Морозов тиран был, и это хорошо, наверное. Но когда ты постоянно находишься под давлением — боишься неверный шаг сделать.

— Морозов кого-то отчислял?

— И в часть отправлял! Юра Романов последние три месяца до дембеля границу в Чите охранял. Говорят, даже орден получил — китайца какого-то поймал.

— За что с ним так сурово?

— Тренировки пропускал. Где-то огрызнулся — и поехал. Всё в те времена было. Всё! И в часть ссылали, и на «губу» сажали, как того же Татарчука. Поэтому все боялись. А Фёдорович нас «отпустил». И мы полетели! Творить начали. Тем более играли вместе по четыре-пять лет — друг друга с полуслова, с полувзгляда понимали! Первую лигу проскочили на ура. В «вышке» второе место сразу заняли — наверное, ни одна команда Союза и России за историю так резко не взлетала.

— Кто-то порывался уйти после прихода Садырина?

— Многие. Фёдорович на первом собрании в 1989 году объявил: «Кто хочет — уходите. Никого не держу». Человека три-четыре ушло. Я в «Торпедо» собирался.

— Почему?

— Во-первых, в «Торпедо» играли Савичевы, а я с детства с ними — в одной школе, в одном классе. В ФШМ вместе были. Во-вторых, отец с Ивановым дружил. Валентин Козьмич приговаривал: «Вы втроём всю Европу порвёте!». Я и сдался. Поехал на «Торпедо» и подписал три заявления — на квартиру, на машину и в команду. И быть бы мне автозаводцем, если бы звание не присвоили — младшего лейтенанта. После этого разве что в Читу мог поехать. Служить…

Фото: из личного архива Дмитрия Кузнецова

«Вылезаем — мы на кладбище! Ночь, темно…»

— Кто Татарчука Малышом прозвал?

— Броха. Валера всем клички придумывал. Я был Кузьмичом и Казей. Масалитин — Шума.

— Почему Шума?

— Много шума создавал — любил поговорить. Олег Сергеев был Телегой. Быстров Димка — Дядя, а его жена Ленка — Тётя.

— Корнеев в команде особняком держался.

— Тяжёлый характер…

— Поэтому «армейцы» не упомянули Игоря в анкетах на звание футболиста года, которое Корнеев в итоге выиграл?

— Поэтому. Я, например, назвал Татарчука. Хотя глупо отрицать: Корнеев забивал важные голы.

— Вы же на одной базе с хоккейными одноклубниками жили?

— Я дружил с Хомутовым, Быковым и Каменским. Когда хоккеисты на Новый год в Штаты выезжали на выставочные игры, магнитофоны привозили, другую технику. Нам продавали. А я у Серёги Бабинова в основном одежду покупал — джинсы, кофты. В магазинах пусто было!

— Как вы командой в аварию попали?

— Из Ярославля возвращались в 1989-м. Выиграли 3:1 у «Шинника» и решили уехать чуть раньше, с администратором. Шесть человек в «рафик» набилось — Масалитин, Ерёмин, Татарчук, Брошин, Колесников и я. Взяли в дорогу два ящика шампанского. Один оприходовали, только второй открывать — меня как швырнёт в проход! Все сверху попадали. Машина несколько раз перекувыркнулась — и стала на бок. И тишина… Никто не понял, что случилось.

— Потом сообразили?

— Водитель, солдатик, не вписался в поворот, начал выруливать — машину и понесло. Лежим. Раздаётся голос Иваныча, Кардивара, администратора: «Все живые?» — «Все…». — «У кого-нибудь что-то есть?». Ни царапины. Ни одной, представляете! Шампанское — и то целое. Вылезаем — залетели на кладбище! Ночь, темно. Могилы кругом…

— Весело.

— Подхватили оставшееся шампанское и потрусили на дорогу — голосовать. Там нас клубный автобус и подобрал.

— Что Садырин?

— Кипел: «Кардивар, я тебя уволю!». Зашли в автобус, сели: «Открывай. Второе рождение надо отметить». Как дали! С тех пор игроки на «рафике» не ездили. Запретили.

«Будут кони-скакуны чемпионами страны»

— Ещё в истории попадали?

— Да сколько угодно. В Голландии на сборах в карты резались, на желание. Пятеро играют, четыре проигравших ползут по-пластунски по гостиничному коридору. А с нами сборная Нигерии жила. Они нас увидали — испугались: больные, что ли, русские?! Морозов вообще запрещал в карты играть.

— Причина?

— Проиграешь — потом на тренировке будешь злость на партнёрах вымещать. Кому это надо?

— На шашлыки в ЦСКА собирались?

— Постоянно. У Татарчука, в Строгино, места хорошие: река, спуск метра два. Искупаться можно, мангал поставить. Собиралось по 60 человек — с жёнами, детьми. Каждый по ящику напитков с собой приносил. За шашлык Димка Быстров отвечал, Масалитин — за музыку. Только вышел какой-нибудь сборник — а у него уже есть. Помню, выиграли у «Спартака» в 1990-м. Масёл кассету принёс: «Красногорский хит-парад»! Попурри на разные песни. Врубили в автобусе, а там слова: «Будут кони-скакуны чемпионами страны». В следующем году, когда чемпионат выиграли, Валера все уши прожужжал: «А помните, я вам песню ставил?!».

— Чудили по молодости?

— В «Лужниках» раздевалки были старые. Тесная душевая. А за дверью — здоровенная запущенная комната. В перерыве «агент» — чей-нибудь знакомый — втихаря заносил туда сумку: шампанское, пиво, сигареты, шоколадки, зажигалочки…

— Ничего себе.

— Мы приходили — и туда, обсуждать игру. Садырин — доктор потом рассказывал — как-то заинтересовался: а где все? Раздевалка пустая. Аркадьич, Копейкин, отвечает: «В душ пошли, мыться». Фёдорыч в недоумении: «15 человек в душ пошли? Там же четыре соска всего». Заглянул — пусто. Потайную дверь заметил, распахивает — а там разлив идёт!

— Главный обалдел?

— Вы чё, говорит, козлы, одурели, что ли?!..

— Жёстко.

— Он нас часто «козлами» звал. Любимое было: «Ну что, козлы, когда играть будете?». Мы не обижались. Понимали, что это по-доброму. Садырин любил нас как детей.

— Чем история кончилась?

— Мы ему в ответ: «Фёдорыч, садись. Всё равно выиграли…». Присел. Но лавочку эту прикрыл. Мы в раздевалке и дни рождения отмечали. Что ни матч, кто-то шампанское приносит. Садырин однажды не выдержал: «Я не понял, календарь чемпионата СССР по вашим дням рождения составляли?».

— Чувствуется, ваш ЦСКА не только в футболе знал толк — в хороших напитках тоже.

— ЦСКА на сборе в Австрии на завод «Гёссера» пригласили. Так директор потом недоумевал: «Первый раз на моей памяти на заводе пиво кончилось. Что у вас за команда?». Они нам ещё форму презентовали, бело-зелёного цвета. Один матч в ней провели — с «Днепром».

— Как «старики» в ЦСКА молодёжь воспитывали — в гастроном посылали?

— А как же. И за водкой, и за шампанским бегали — я, Колесо, Мох, Гречнев Вовка, Афанасьев Андрюха. Иногда давали деньги, иногда — за свои. После игры в городе остаёшься — что ещё делать? Колбаску на газетке порезали, картишки… «Дедушки» играют, матч обсуждают, а мы, молодые слушаем, мотаем на ус. Раньше выпивали, но играли. А сейчас поколение — и не пьют, и не играют…

— Колотовкин с Садыриным были заядлыми рыбаками. Вы не участвовали?

— Если бы другие пошли, уже через 10 минут начали бы бутылки в поплавок швырять (смеётся)! От скуки.

— У вас какая была первая машина?

— «Волга» в 1987 году. За выход в высшую лигу дали открытку — право на покупку машины вне очереди. Поехал на Дмитровское шоссе, выбрал. А на выходе уже армяне стоят: «Продай». За две цены отдал. Она тогда около 15 тысяч стоила, уступил за 30. Одному мужику, из Сочи, позже две машины толкнул. Так он мне потом на Новый год фейхоа, мандарины, варенье, вино домашнее поездом передавал.

— С машинами истории случались?

— У Гутеева с базы «девятку» угнали. Он пошёл разбираться в милицию, посулил денег. Так ему на следующий день её пригнали, ещё и с полным баком бензина! А у Серёги Дмитриева стекло лобовое сняли. Побежал в соседнюю казарму, всех солдат построил. Отдали! За стекло он бы там всех поубивал.

Фото: из личного архива Дмитрия Кузнецова

«Фёдорович заходит — губа разбита, кровь…»

— Вы застали экстремальные выезды в южные республики.

— Экстремальная ситуация была в Кировабаде. Я, Корней, Мишка Ерёмин поехали с дублем на Кубок играть, в мае 1989-го. А там мало того что жара — плюс 40, ещё и полный беспредел судейский. Я играл последнего, принимаю мяч на грудь, а Джавадов руками мяч схватил, бросил себе на ход и побежал дальше. Я судье: «Мы во что играем тут?». Духота, бегать невозможно. «Свисти уже», — под конец молили арбитра. На пятой добавленной Серёга Крутов на удачу бахнул мяч вперёд — и попал!

Незадолго до этого момент был. Угловой, удар, Ерёма мяч между ног зажал. Трибуны беснуются, матерят его, а он им — средний палец: на! После финального свистка местные побежали к нему разбираться.

— Поколотили?

— К счастью, не успели. Мишка на колени бухнулся: «Извините, мужики». Те оценили. На следующий день болельщики на рынке завалили его гостинцами — помидоры, зелень, вино, клубника. Всё бесплатно! Уговаривали остаться. Нам завидно: «Ерёма, замолви словечко — может, и нам чего перепадёт?».

— В Кутаиси всё закончилось хуже.

— Это вообще было что-то с чем-то. Нас с Фокиным местные забрали из гостиницы и увещевают: «У нас тяжёлая ситуация. Помогите». Договорились: 3 тысячи рублей — и играем вничью. Тем более Садырин дружил с Дзодзуашвили, тренером кутаисцев, учились вместе в ВШТ. Мы пересказали разговор ребятам. Наутро денег нет. Приезжаем на стадион — денег нет. Играем, 1:0 ведём. Начинается хамство — прыжки в ноги, отмашки, плевки. В перерыве сидим в раздевалке. Вдруг Фёдорович заходит — губа разбита, кровь. Мы всполошились: «Что случилось?». Оказалось, местный тренер в драку полез — с криками: «Подонок, обманщик». И тут этот кадр влетает в раздевалку и пальцем в меня с Фокиным тычет: «Вы следующие. Обещали сдать, деньги взяли — и выигрываете!». Тут уже я не сдержался: «Слышь, ты! Денег не было, и ничего мы вам не обещали». Он опешил: «А где бабки?». Посоветовал ему у толстого администратора поинтересоваться.

— Что было потом?

— Выходим на второй тайм — и началось. Масалитина ломают. Подают угловой, двое держат Ерёму за руки. Нам забивают, судья Кобичик (классный мужик, из Черновцов) отменяет гол. Ему Мегреладзе как дал в губу, тот падает. Мы кричим: «Удаляй!». И тут смотрим: Ерёма как побежит. Спрашиваем: «Ты куда?». А он: «Назад оглянитесь». Поворачиваемся — а на нас вся трибуна несётся! Хорошо, с других секторов не побежали. Успели в тоннель проскочить. Я сразу снял майку: «Играть не буду». Принял душ, переоделся. Приходит мэр Кутаиси, просит вернуться на поле. «ОМОН вызывайте», — отвечаем. Уговорил-таки он нас доиграть матч. 1:1 закончили. «Ну ничего, — думаем, — вы у нас попляшете во втором круге».

— Поплясали?

— 8:1. За 20 минут пять голов забили. Они бегают, орут: «Мы вас дома порвём!». «А мы к вам в следующем году не приедем, — говорим. — Мы в «вышке» будем, а вы тут останетесь».

— Ещё были опасные гастроли?

— Ереван был, уже в «вышке». Нас там хорошо побили — за то, что отказались сдавать.

— А смысл вам сдавать, если сами на чемпионство шли?

— Мы так и объяснили. После того как на 89-й забили, нас хотели там оставить навсегда. Фёдоровичу попало. Все стёкла в раздевалке побили. Мы душевые трубы повыламывали — отбиваться готовились. И всё «Арарату» с рук сошло — будто ничего и не было! В Донецке в раздевалку вообще уйти не могли — бутылки с трибун сыпались.

— Даже так?

— Полчаса стояли в центре поля! Потом нас вывел ОМОН, со стадиона вывозили на военных грузовиках. Полный беспредел…

— Украинские команды по-братски подсобляли киевскому «Динамо»?

— Ходили разговоры. Зато все московские насмерть бились с нами. Насмерть! Вылетать будешь — не помогут. Ещё и подтолкнут. Но всё равно уровень чемпионата хороший был. Физику ставили — любого соперника в Европе перебегать могли. В Киеве на выживание работали. Я у Морозова это прошёл — он же с Лобановским работал. У него проскальзывали фразы: «Вот в сборной…». Мы возражали: «Андреич, мы не в сборной — мы только начинаем свой путь в футболе, а ты нас прессуешь, 19−20-летних…». Просто бега были.

Фото: РИА «Новости»

«У Ерёмина только сердце работало — голова уже всё…»

— Вы одним из первых узнали о трагедии с Ерёминым?

— Меня разбудил звонок Садырина — в пять или шесть утра. «Живой?» — спрашивает. «Живой, а что такое?». — «Ерёма разбился». Второго опознать не могли. У Дмитриева такая же печатка была — подумали, он. Потом оказалось — друг Мишки…

— Куда и зачем они ездили?

— Мы почему после финала не поехали в ресторан — у Мишкиного товарища был день рождения, и он попросил нас перенести посиделки на день-два. И поехал к другу в Зеленоград. Попраздновали — и в пять утра двинули в сторону Москвы. Зачем — непонятно. Машина Мишина, но за рулём был не он…

— Покрышка лопнула?

— По версии водителя «Икаруса», их машина за пять метров перед ним вильнула — мост выбила передний… У Ерёмина 14, что ли, ранений, и все — несовместимые с жизнью…

— Когда собрались командой?

— Через день. 23 мая Кубок был, а 27-го — «Шахтёр». На базу съехались 25-го. Все в шоке — какая тут игра?! На реку, где Садырин с Колотовкиным рыбачили, пошли. Расселись кто где. По одному человеку. Кто с пивом, кто с вином, кто с водкой. Просто сидели и пили, одуревшие. Молча. В больницу нас не пустили.

— Почему?

— У него только сердце работало — голова уже всё…

— Как команда пережила удар?

— Яма была сильная. На морально-волевых выходили. Не меньше месяца в чувство приходили. Из рук всё валилось. Бегаешь, а думаешь совсем о другом.

«В федерацию футбола Рима счёт отправь!»

— Как чемпионы Союза оказались чужими на праздновании собственной победы?

— До сих пор помню дату: 23 декабря 1991 года. 24-го улетали на Сицилию — играть с «Ювентусом» и «Миланом» коммерческий турнир. После концерта спустились в ресторан — все столы заняты. Предложили рассаживаться на свободные места. Я возмутился: «Как вы себе это представляете?». В итоге нам дали один стол. Но мы всё равно уехали через 20 минут. Неприятно было.

— А сувенирную монету в качестве призовых получить — приятно?

— Не то слово… Банк обанкротился, и 10-тысячная монета за месяц в рубль превратилась. Получилось, ни копейки не получили за чемпионство. За игры платили премиальные, а за решение задачи — ничего.

— Солидные были премиальные?

— В первой лиге домашняя победа оценивалась в 100 долларов, выездная — в 150. В золотой год давали уже по 400, вне зависимости от поля.

— В Италии подзаработали?

— Дали 50 тысяч долларов на команду, из которых игроки получили по 500 баксов. На правах капитана предложил ребятам вернуть всё. Все до одного согласились. Вот это коллектив был! Я передал деньги Мурашко, начальнику команды, и предупредил: пока с нами не рассчитаются по совести — тренироваться не будем. На следующий день выдали по тысяче. Нас было около 25 человек. Половину призовых мы им простили. Корнееву с Галяминым вообще ничего не досталось — они к тому времени улетели в «Эспаньол».

Мне ещё запомнилась пресс-конференция в Италии. Сидят Мальдини, Донадони, ван Бастен, Баджо. И Садырин. Журналист спрашивает у Фёдоровича: «А сколько вы получаете?». Тот: «300 долларов». Журналист решил уточнить: «В час»? Садырин: «Какой час — в год!». Зал лёг.

— В 1991 году предполагали, что команда разбежится?

— По прошествии времени узнали, что на игроков ЦСКА было столько предложений — на вырученные деньги клуб мог ещё долго жить и покупать футболистов. А тогда информация до нас не доходила.

— Кто пользовался спросом?

— Да все — Дмитриев, Татарчук, Брошин, Масалитин, Колесников, Фокин… Когда «Рому» обыграли, там люди с ума сошли…

— Больно вспоминать те игры?

— Очень. Недавно пересматривал: гол Фокина — чистый! Не он — на нём фолили, Фёллер держал! Но Фокин вырвался и забил. Нам потом популярно объяснили: «Этот турнир — не для вас, ребята. Он — для богатых». Зато нам в Риме дискотека запомнилась.

— Чем?

— Мы после матча дней на пять-шесть оставались в Риме, решили отдохуть. Огромный зал — что наш «Олимпийский». Народу тысяч 20! Заходим обалдевшие, и тут ведущий объявляет: «Тишина! Наш клуб посетила команда ЦСКА, которая сегодня обыграла «Рому». Народ как начал орать, шарфы «Лацио» на шеи вязать, за столики приглашать. Книгу для почётных гостей поднесли: «Напишите что-нибудь». Димка Харин вывел: «Прав тот, у кого больше денег». Намёк на то, что нас сплавили.

Мы потом ещё вечеринку в отеле закатили. Весь бар опустошили. Управляющий прибежал: «Эй, а кто платить будет?». Валерка Масалитин ему и выдал: «В федерацию футбола Рима счёт отправь!».

«После третьего гола Карсака на «Камп Ноу» орали, как полоумные»

— Когда на следующий год ЦСКА «Барселону» выбил — удивились?

— Вы знаете, не очень. С их стороны недооценка была, а наши ребята, наоборот, настроились и выдали лучший матч в жизни. Молодцы.

— Вы его из VIP-ложи «Камп Ноу» смотрели?

— Из-за спины у президента «Барсы» Нуньеса. Нас туда «Эспаньол» посадил. Когда ЦСКА два пропустил — мы с Корнеевым тихо сидели. Когда Бушманов в конце тайма один отыграл, вскочили — и мигом получили замечание: «Сядьте». После второго мяча еле-еле сдерживали эмоции, но уже после третьего гола Карсака — орали, как полоумные. Никто не одёргивал — люди в прострации находились… А игроки «Барселоны» нам с Корнеевым после матча кое-что припомнили.

— Что?

— Мы перед игрой заглянули в раздевалку к нашим. По дороге встретили Стоичкова, Гвардиолу — уже знали друг друга. Пожелали, как водится, удачи: «Suerte, suerte». После матча опять столкнулись, они с обидой: «Ничего себе, удачи пожелали нам…». Через четыре дня у нас дерби. В «Барсе» злые все, как собаки. 5:0 нас порвали.

Фото: из личного архива Дмитрия Кузнецова

«Каждый выход на поле — 11 тысяч долларов»

— Как «Эспаньол» вас травмированным купил?

— Я вернулся из Америки — со сборной играли в Майами и Детройте. Звонок: зайди в клуб. Удивился: отпуск, как-никак. Приехал в офис. Иньяки Уркихо, агент, выкладывает: «Корнеев сломался, Клементе, тренер «Эспаньола», посмотрев видео, ткнул пальцем в тебя: «Этого мне привезите». Ну я и полетел — мало того что не отдохнувший, так ещё и травмированный.

— Как угораздило сломаться?

— 16 декабря с Димкой Быстровым играли у него во дворе на Ленинском. Оступился — хрусь! — звук, будто карандаш сломался. Нога на глазах распухла. Оказалось, пятая плюсневая, стрессовый перелом — от усталости или смены грунта. Мы в коробке, на снегу бегали. Испанцы посмотрели снимки: «Мы с тобой не будем ничего подписывать».

— Но подписали же.

— Подписали. Каждый выход на поле — 11 тысяч долларов. Если остаёмся в высшей лиге — а «Эспаньол» болтался на последнем месте — ещё по 14 тысяч сверху. Так я на радостях в первом же матче гол забил — мадридскому «Атлетико»! На следующий день вызвали в клуб — подписывай контракт на три года. Естественно, подписал.

— На первых порах через боль играли?

— С фиксирующей повязкой. В игре с Хихоном чудак полетел в подкате, я мяч прокинул, а нога осталась под ним. Не сломал, но боль была такой, что пришлось выезд в Мадрид пропустить. Знаете, как сыграли? 0:7! Бутрагеньо, Мичел, Санчес, Саморано — забивали все…

«Меня предателем объявили»

— С армией в итоге как развязались?

— Я уехал в «Эспаньол», и меня уволили из рядов вооружённых сил. Нормально? Я бы сейчас получал армейскую пенсию. Мне звонят из военкомата: «Дмитрий Викторович, а где ваше удостоверение и жетон?». А я понятия не имею — всё в клубе лежало. Потом нашли. На память об армии осталось только удостоверение — капитан запаса. Дома лежит.

— Из общения с генералитетом что запомнилось?

— Только негатив. Солдафоны. С Морозовым был случай. Болгария, сборы. Жили в кемпинге. Холодина. И три тренировки в день. Спозаранку бредём на берег на зарядку. Сонные, поёживаемся. И сотрудник органов — с нами. Потом на собрании заявляет: «Я не понимаю одного: почему вам на работе пот глаза не заливает?». Морозов ему: «Извините, товарищ, у нас другие задачи. Первая тренировка — она, чтобы проснуться, размяться, а вот потом будет настоящая работа». А тот знай себе талдычит: «У вас каждая тренировка должна такая быть». Андреич только махнул рукой: «Мы друг друга не поймём». Нашла коса на камень.

— Прояснилась судьба пропавших 800 тысяч за ваш трансфер в «Эспаньол»?

— Неа. Меня в суд вызывали в Испании, через три или четыре года после переезда. Я уже в «Алавесе» играл. Нарисовался агент мой, Уркихо. Инструктирует: «Ты молчишь — я отвечаю». Приехали, спрашивают: «Какой контракт вы подписывали?». «Я, — говорю, — подписывал только личный договор с «Эспаньолом». А кто подписывал соглашение между клубами, не знаю. Ищите там». Ничего не нашли. Деньги пошли и… пропали по дороге! Из миллиона 200 тысяч только попали по назначению.

— Как ЦСКА себя повёл?

— Через полгода после отъезда приехал в Москву в отпуск, а в ЦСКА мне и говорят: «Не уедешь, пока за тебя не заплатят. Будешь за нас играть». Я в недоумении: «Как я могу за вас играть, когда у меня контракт там?!».

— Но всё же сыграли.

— Попросили — согласился. Начал играть. Без зарплаты, без премиальных — за бесплатно! Даже страховки не было. В конце концов мне это надоело, поднял вопрос: «Подождите, я в шести играх семь забил — мне-то полагается что-то?». А в ответ: «У тебя же контракт с другой командой». «Нет, — говорю, — так дело не пойдёт. А если я сломаюсь, кто мне будет выплачивать?». Я вообще не понимал, как играю за ЦСКА, имея трёхлетний контракт с «Эспаньолом». И в конце концов отказался лететь на игру в Находку.

— Чем история кончилась?

— Предателем объявили. В прессе пропесочили: дескать, Кузнецов отказывается играть за родной клуб. После игры с «Аланией» пошли ещё дальше — заявили, что я и Харин продали игру. При том, что в том матче пенальти реализовал.

— А что было на самом деле?

— Не знаю. Проиграли — 2:4. Потом читаю в прессе заметки: Кузнецов взял деньги. Со слов начальника команды. Сначала написали 5 тысяч долларов, потом 10, потом 20 — сумма постоянно менялась. Я чуть с ума не сошёл! Бегал за вашими коллегами — рыло хотел набить. Вот так неприятно закончилась история возвращения в ЦСКА. Помогаешь родному клубу, а тебя за это ещё и имеют…

Фото: Денис Тырин, «Чемпионат»

«Садырина плавили…»

— Второй раз в ЦСКА как вернулись?

— Фёдорович позвонил: «Возвращайся». Я уже в «Осасуне» играл — самый плохой год. Душили как иностранца: все хороши, а ты — плохой.

— Бенитес притеснял?

— Как раз с Рафой хорошо ладил, но там три тренера сменилось. Душили пресса и президент. Одноклубники всё понимали: мне 33 года, а им — по 18−19 лет. Короче говоря, разорвал контракт за год до окончания — и вернулся в Россию.

— Второй заход в ЦСКА у Садырина не удался.

— Мне очень странно было видеть, когда первый круг команда идёт на предпоследнем месте, а во втором — всё выигрывает. Это выглядело нелогично.

— Плавили тренера?

— Обвинять никого не могу. Но ни желания, ни борьбы не было. Апатия какая-то…

— Сразу после Садырина ЦСКА покинули и вы.

— Меня вызвало руководство. Говорят: «Тебя Долматов не хочет. Говорит, мы будем четыре в линию в обороне играть, а ты в его систему не вписываешься». «А ничего, — спрашиваю, — что я в Испании шесть лет в линию отыграл? Нестыковка у вас получается». Пришёл к Долматову. Кивает на руководство: «Тебя эти не хотят». Предложил всем вместе сесть и выяснить, кто врёт. Отказались. Сказали, что контракт не продлевают, и до свидания. Ну я и поехал в турне по России…

«Премиальные зарыты в чужой штрафной»

— Что больше всего запомнилось?

— Саратов. Сумасшедшая команда, одно время даже на первом месте шла…

— Думали, Нижний Новгород и Овчинникова назовёте.

— Борман — это что-то! Своими действиями, текстом завораживал просто.

— Премиальные в чемоданах приносил?

— Не, говорил: «Премиальные зарыты в чужой штрафной. Идите и отройте». Овчина — молодец. Слово держал. Раз в Волгограде играли, 1:1 после первого тайма. Он в перерыве кипятится: «Вам сколько ни дай — всё равно не выиграете». Кто-то подал голос: «Викторыч, ты скажи — сколько?». Он такой: «Ну ладно, по 5 тысяч». Раз — 3:2 выигрываем! В раздевалку заходим, Овчинников спрашивает: «Вы что, меня по миру пустить вздумали? Хотел сказать — по 15! Что меня удержало, сам не знаю…». Я у него в доме жил…

— Дворец?

— Ну да, каменный дом, три входа. Меня и Гочу Гогричиани Викторович приютил. В Нижнем спонсоры за игрока матча то диван, то другую мебель давали. Так я всё к Борману тащил — квартиру обставлял.

— Какое самое странное упражнение в вашей карьере было?

— У Бормана, опять-таки: пинаешь мяч, догоняешь и двумя ногами в него прыгаешь. Потом опять, и опять — до конца поля. Остановку мяча в падении животом отрабатывали. Мы с Татарчуком в шоке были. Бывало, жалуешься Овчинникову: «Викторович, не могу играть — нога правая болит». — «Да? Ну так бей левой».

— В Туле интересная команда была.

— Интересная. Люди — непорядочные. Ни копейки не заплатили — всё простили. Ноль!

— Как так?

— За пять минут до начала матча с «Сатурном» подсовывают бумагу. Спрашиваю, где цифры? «Да ты подпиши, мы тебе всё сделаем». Надули.

«С Бебето и Мауро Силвой ящик пива на допинг-тесте выдули»

— Расскажите, как после Германии на Евро-1992 допинг-тест сдавали.

— Четыре часа я сидел. Четыре! С Эффенбергом и Хесслером. Я Хесслеру по-английски говорю: «Не помнишь меня? Мы с ЦСКА «Рому» вашу возили». Он заулыбался: «Точно». Другой раз я так на допинг-тесте в Испании застрял. С Бебето и Мауро Силвой из «Депортиво» ящик пива выдули втроём!

— Полупьяные шотландцы в последнем туре чемпионата Европы — миф?

— Я по себе скажу: чувствовал запах. Чувствовал!

— Как же они вас обыграли?

— Знаете, когда на людей ничего не давит, они играют в удовольствие — и всё получается. А мы, наоборот, под давлением: надо побеждать! Плюс рикошеты — от головы, от штанги… Потом оказалось, и ничьей хватило бы. Жутко обидно было: ни немцам, ни голландцам не проиграли, а от Шотландии — получили…

— Ваши слова: «Помню, вёз домой огромный пакет цветных денег».

— Ага. И купюры такие интересные: на одной утконос, на другой — пеликан, на третьей — ещё какое-то животное. Полный целлофановый пакет шведских крон. И это ещё половина суммы была. Нам задолжали за выход на Евро — обещали в Швеции отдать. А потом Колосков заявляет: «Денег нет». «Тогда, — выдвигаем ультиматум, — не поедем домой. Здесь останемся». Деньги сразу нашлись. Половину на месте выплатили, оставшуюся часть в течение полугода вернули.

— Помните, как рождалось печально известное «Письмо четырнадцати»?

— Нет. Даже если бы предложили — естественно, не подписал бы. Понятно же, кому Садырин был неугоден… Футболисты в этой истории оказались пешками.

— Неудача на чемпионате была неизбежной?

— Группа нам досталась не подарок — Бразилия первой на чемпионате стала, Швеция — третьей. А у нас коллектива не было. Тем не менее и с одними играли нормально, и с другими.

— Камеруну вообще полную кошёлку набросали.

— Кураж был. Залетело всё. И они — совсем слабые, худшая команда чемпионата.

— У камерунцев номера на форме чуть не фломастером нарисованы были.

— Я разговаривал с Н’Коно, мы по «Эспаньолу» знакомы. Так он жаловался, что у них даже формы не было — американцы купили. Денег не платили. Камерунцы порывались бойкотировать игру с Россией. Накануне ещё в баре заседали. Организаторы упросили выйти на матч. Я уточнил у Томаса: «Ты стоишь сегодня?». Он засмеялся: «Не-е-е, Белл! Вы же нам набьёте…». Мне всё стало ясно: люди разобранные.

Фото: Денис Тырин, «Чемпионат»

«Стоичков просил у меня бутсы»

— Испанцы водку пили?

— В «Алавесе» после последней игры пошли гулять по городу. Они пристали: «А с чем русские пьют водку?». Говорю, с томатным соком. Они «Фанту» предпочитали. Двое блевали потом…

— На поле в Испании били исподтишка?

— Ещё как. Один специально наступил на ногу. Знаете, какой звук раздаётся, когда кожу шипами бутсы протыкают? Как при разрыве полиэтилена. «Ты что делаешь?» — ору. «А ты хотел, чтобы я тебя угостил «Маргаритой»?" — ухмыляется он. Я человека запомнил — и во втором тайме угостил «Кровавой Мэри»…

— В Испании вы со многими звездами пересекались. О ком можете рассказать историю?

— Со Стоичковым одна была интересная. Я играл в бутсах Mizuno, а он — в Kronos. Как-то встретились у знакомого мануала. Христо у меня в руках две пары бутс увидел: «Русский, подари одну!». Предложил ему поменяться: я тебе Mizuno, ты мне — Kronos. Стоичков замахал руками: «Не-не, подари!». Чистый цыган! Хотя по жизни Христо вообще не звёздный — отличный мужик. Мы с ним на 60-летии Оганесяна в Ереване встретились, душевно пообщались.

— У «Эспаньола» чудной президент был.

— Лара. Начал с нуля. Приехал в Барселону нищим пацаном. Сорвал яблоко — продал за доллар. Купил два — продал за четыре. Так и разбогател. По крайней мере, так рассказывали. Став миллионером, купил «Эспаньол». «Барса» для него как красная тряпка для быка была — ненавидел соседей. Всё время с пистолетом за поясом ходил. Когда мы вышли в высший дивизион, он пришёл в раздевалку с чемоданом денег — и начал раздавать.

«Поставлю Валере баночку Lowenbrau, положу рядом пачку Marlboro…»

— Из чемпионского ЦСКА многих уже нет в живых. Защитник Янушевский ушёл из жизни при загадочных обстоятельствах.

— Мы тоже не поняли, что случилось. Одни говорили — сердечный приступ, другие — повесился, третьи — повесили… Как человек может наложить на себя руки, когда у него жена и двое детей? Витька весёлый мужик был. Здорово играл, помогал молодым. А потом уехал в Германию — и вот…

— От чего Быстров так рано сгорел?

— У Димки двустороннее воспаление лёгких было. Два раза отказывался от госпитализации по скорой — бумагу подписывал. А третий раз приехали — он уже не узнаёт никого. Забрали насильно. Ночью умер.

— У Брошина судьба трагически сложилась.

— Честно скажу: не видел футболиста сильнее Валерки. Да, небезгрешен, были свои слабости… Но у него такая левая нога была, такое мышление — дай бог любому левому крайнему. Куда хочешь мяч как рукой кидал. По-футбольному злой, а в жизни — сплошная доброта…

— Часто попадал в истории?

— В чемпионский год позволили себе немножко расслабиться после матча. Не буду называть фамилии — полкоманды участвовало. Садырин поймал. Перед следующим матчем сокрушается в раздевалке: «Я не знаю, как вы будете играть…». А мы вышли и выиграли. Пал Фёдорыч заходит: «Слышь, алкаши, как вы выигрываете? Пьёте — и выигрываете. Объясните — как?!». Брошин нашёлся, что ответить: «Фёдорыч, вы же знаете, везёт дуракам и пьяницам».

— Что с ним всё-таки произошло?

— Рак горла. Запустил, поздно спохватился. Язык прикусил — опухоль пошла. Думал, туберкулёз. Оказалось — онкология, третья степень…

— Последние недели жизни Валерия были жуткими?

— Когда звонили, просил: «Не приходите. Не хочу, чтобы вы меня таким видели». Похудел страшно. Я и хоронил его. Гинер без вопросов денег дал на похороны — 300 тысяч. 280 я отдал за место на Хованском кладбище и 20 — батюшке. Памятник хороший поставили — спасибо ветеранам «Зенита"-84…
Надо будет съездить 5 марта. Поставить Валере баночку любимого Lowenbrau и пачку Marlboro рядом положить…

Фото: из личного архива Дмитрия Кузнецова

Беседовали Полина Куимова, Олег Лысенко и Денис Целых.