Денис Романцов поговорил со славным защитником, который противостоял Пеле на «Маракане», сбегал из «Динамо» и становился чемпионом в ЦСКА.
Афонин брал золото с ЦСКА, со сборной штурмовал два чемпионата мира (полуфинал-66 и четвертьфинал-70), а с конца девяностых трудится директором реутовской детско-юношеской школы «Приалит». Завтра Афонину исполняется 74, но он до сих пор ежедневно, даже в выходные, тратит пару часов на дорогу — на метро и автобусе — в один конец через всю Москву — с северо-востока в ближайшее Подмосковье. Чтобы вписаться в плотный график Афонина (отвлекают молодые игроки, бухгалтер, тренеры), я и сам приезжаю в Реутов два дня подряд. Кабинет директора ДЮСШ находится на втором этаже служебного помещения у стадиона «Старт» — рядом с секцией кикбоксинга. На вешалке — черная рибоковская куртка ЦСКА 2011 года. «Что не подходит футболистам, отдают нам, ветеранам», — объясняет Афонин.
— Каждый год у нас попадаются ребята с талантом, — продолжает директор «Приалита», — но сразу появляются селекционеры московских клубов. Даже за малышами 2004 года уже стоят в очереди. Приходят и срывают бутончик. Забирают пацанов в 9−10 лет. Один наш мальчик, 1997 года, полтора года назад перешел в ЦСКА, а этой осенью сыграл в юношеской Лиге чемпионов.
— А вас как срывал московский клуб?
— Я играл за Владимир и после сезона попал в сборную второй лиги. До этого в мой захудалый домишко приезжали из Риги, из Ташкента. Администратор «Пахтакора», картежник Барский прибыл прямо в мой день день рождения, перед новым годом. Узнал как-то, где я живу, стал прямо за праздничным столом приглашать в свою команду. Тогда я и не думал, что могу куда-то уехать, но играл за сборную второй лиги, меня увидел Блинков из «Динамо» и позвал в к ним. Сказал матери: «Поехал счастья искать», сложил в фибровый чемодан одну рубашку, одну пару носков и поехал в Москву.
— А там что?
— А там поселился в общежитии — тогда все динамовские спортсмены там жили. Моим соседом по койке, например, был олимпийский чемпион Вася Руденков, метатель молота. Прошло месяца два. Якушин с основой вернулись откуда-то из Африки. Первая тренировка после отпуска. Якушин говорит: «Защитники — в правую сторону». Ну все и вышли. А мне чутье подсказало: посчитай, сколько людей. Оказалось, что нас, защитников, в команде собралось аж тринадцать. А тогда же «дубль ве» играли — это три защитника. Думаю: «Е-мое, когда ж до меня очередь дойдет». Возвращаюсь в общежитие, а там сидит начальник СКА Ростов. В погонах. «Поехали! Квартиру, невесту тебе найдем». Они уже два года играли в высшей лиге. Отдал форму Славе Прохоровскому, легкоатлету, и укатил в Ростов.
— Вот так просто?
— Так я ж молодой был, из деревни. Военный билет и трудовая книжка остались в «Динамо» — в итоге схватил я годовую дисквалификацию за то, что написал заявления о приеме в два клуба. Кроме меня, наказали Щеголькова, который точно так же убежал из «Спартака» в «Динамо» Киев. Все равно я остался в Ростове — там молодежь, друзей больше, пробиться в состав проще. В федерации меня рвачом называли — а я был пацан, в одних тапочках на босу ногу. Какой из меня рвач?
— И как дисквалификацию пережили?
— Ходил в парк на зарядку, тренировался сам — мне даже за дубль играть не разрешали. В СКА мне сделали еще один военный билет — поставили левый штамп, стал я старшиной сверхсрочной службы. Через год в Ростов приехал Виктор Александрович Маслов, вот его портрет надо мной висит. Кличка — Дед. Он меня учил центрального защитника играть. Видел во мне перспективу — хотя даже я ее не видел. Ни веса, ни роста — только скорость да отбор. Я в седьмом классе был разыгрывающим в баскетбольной команде, так Маслов мне говорил: «Ты должен играть как в баскетболе — всегда на опережение».
— СКА ведь тогда высоко забирался?
— К концу первого круга 1963 года на втором месте шли. Но приехали в Ленинград и мне там полжизни испортили. На десятой минуте левый край «Зенит» Кротков сломал мне ногу в двух местах. Щиточки у меня были бамбуковые, самодельные. Две костяшки на вылет. В «Правде» наутро написали про эту игру: «Четыре гола, трое носилок». Из-за перелома я выскочил почти на целый год. Восстанавливался со страшными муками. На сборах выходил в Сочи из автобуса и бежал до Кудепсты, чтоб ногу разработать.
— Какие еще поездки в составе СКА запомнились?
— Сборы мы проводили в Африке. «Спартак» летал во Францию, Тбилиси в Южную Америку, «Динамо» в Англию, а Ростов — в Мали, Гвинею, Уганду. Прилетели как-то в Мали, а там не поле — железобетон, ни одной травинки. Спасла олимпийская сборная ГДР, дали нам по комплекту резиновых бутс. А перед тем как в автобус садились, местные пугали: «После восьми осторожнее. Белых поймают, съедят». Но ничего, обошлось.
— А жили там где?
— В студенческом городке. Помню, как все на балкон сбегались, когда голые по пояс женщины проходили мимо — несли на голове полотенца, чтобы постирать их в реке Нигер. Для нас-то это запретная тема была, голые женщины, — а они там все так ходили. Еще завтраки запомнились — мы молодые, голодные, ждали, что нам картошки принесут, а нам давали кукурузные хлопья с молоком. Мали же французской колонией была, вот и кормили французскими завтраками.
— А в сборную как попали?
— Очень неожиданно. Сначала меня позвали во вторую сборную, но в Кельне с немцами я сыграл неудачно. Вызывает тренер Гуляев: «Если б знал, что ты так насрешь…». А мне обидно — я ж с детства мечтал хоть один матч за сборную сыграть и так близко к этому подошел, к тому же после двойного перелома. Но вдруг Гуляев продолжает: «Садишься на самолет — летишь в Москву. И готовишься к игре с Югославией». Оказывается, в первой сборной у Володьки Пономарева спина заболела и меня вызвали на замену. Сборная тогда в Тарасовке жила. Прилетел ночью. Места мне не хватило. Постелили в коридоре. Утром кричат: «Построение». Встаю, смотрю: Яшин идет, Валерка Воронин, Численко.
— А тренер?
— Морозов по кличке Блатной. Он же всегда в черном берете ходил, как испанец. Вызывает: «Валь, ты правого защитника играл когда-нибудь?» — «Только в детстве», — отвечаю. На установке Морозов объявляет: «Справа у нас сегодня Валя Афонин». И Яшину: «Лева, ты ему помоги». Играл против Йосипа Скоблара, который на следующий год в Марсель уехал. Справился, закончили 0:0. В аэропорту увидел «Советский спорт» со словами: «Мы искали правого защитника, а он есть».
— И в Рио вас выпустили против Пеле.
— Еще раньше, летом, бразильцы играли в Москве. Я тогда еще не был в сборной и смотрел игру по телевизору в гостинице — из-за чьих-то спин. Пеле там всех развозюкал и осенью, перед поездкой в Бразилию, специально под Пеле взяли побольше защитников: Алика Шестернева, Хуана Усаторре из Минска, Муртаза Хурцилаву, меня.
— Как готовились к Бразилии?
— Чемпионат кончился, говорю Копаеву, партнеру по СКА: «Алик, давай место в сборной забьем. Выпихнуть-то из нее могут моментально — игроков море, а когда еще будет шанс закрепиться. Давай в отпуск не поедем: зима в Ростове мягкая, Левбердон рядом. Выпьем пивка и на песочке потренируемся с мужиками. Приедем уже на 70 процентов готовые. Так и получилось — Хурцилава приехал в Бразилию после отпуска с животом, а я из двенадцати игр одиннадцать с половиной в основе отыграл.
Перед первой игрой потренировались неделю — жара, декабрь, лето только начинается. Морозов вызвал: «Завтра против Пеле будешь играть». — «А мне какая разница». Я знал, что убежать он от меня не убежит, главное было мяч у него отбирать. Потом повезли нас в посольство, включили нарезку с игрой Пеле за «Сантос». А там только лучшие моменты — летает, пяткой забивает.
После этой игры случай интересный произошел. В начале второго тайма Пеле все-таки забил, мы сыграли 2:2, а меня заменили минут за двадцать до конца — так что в раздевалку я пошел раньше всех. Выхожу из душа, надеваю костюм, вижу — идет делегация, а во главе — наш посол, мордастый такой, крепкий, и сенатор Роберт Кеннеди, младший брат убитого президента. Так получилось, что рядом с ними оказались я и Миша Месхи, который тогда не попал в состав. На следующий день наше фото с Кеннеди все газеты обошло.
Через несколько лет Кеннеди-младшего застрелили палестинские террористы.
— Что еще памятно из той поездки?
— После Бразилии играли с Аргентиной. В нападении у них бегал такой Эрминио Онега. Банишевский им быстренько забил. Аргентинцы подают мяч с углового. В воротах Лева Яшин. Падает с мячом, а Онега налетает и задевает Леву. Нас предупреждали, чтобы держали себя в руках, но когда я увидел, как Онега атаковал Яшина, я подбежал и засадил Онеге с носка по ребрам. Посол потом в ярости ворвался в раздевалку: «Вы чего здесь творите?!»
— Владимир Пономарев рассказывал, что на чемпионате мира в Англии в свободное время читал Есенина. Чем там вы занимались?
— После поражения в полуфинале Морозов решил: 12 человек основы готовятся к игре за третье место, остальные, в том числе и я, — на три дня свободны. Выделили нам автобус, поехали в музей мадам Тюссо. А костюмы у нас были очень похожи на те, в которые были одеты восковые фигуры, символизировавшие охранников музея. Решил подшутить. Забежал на пролет между первым и вторым этажем, замер и стою. Люди проходят и не могут разобрать: не то Афонин, не то восковая фигура. Одна баба, переводчица, приблизилась посмотреть — живой или не живой. Подкрадывается ко мне — я не выдержал, как фыркнул на нее. Бедная, чуть в обморок не упала.
— А что за история, когда вас на базе навещали северные корейцы?
— После двух туров мы обеспечили себе выход в плей-офф, а они пришли просить, чтоб на последний матч мы выставили основной состав. Запомнил, что вся их делегация в сталинках (куртках с карманами) была. В качестве поощрения обещали сборники Ким Ир Сена. Вот спасибо. Мы, кстати, у чилийцев тогда выиграли, но книжек так и не дождались.
В полуфинале нас обыграли немцы, Шнеллингер тогда Численко поломал — Игорь толком и не восстановился потом. Немцы вышли в тот самый финал, где Тофик Бахрамов гол Херства засчитал. В середине семидесятых я служил в ГДР,.Западный сектор был рядом и как-то раз по немецкому телевидению я увидел, что они продолжают обсуждать тот гол. Какие-то траектории высчитывали. Десять лет не могли успокоиться. А в 1991 году поехал с ветеранами в Англию. И в футбольном музее увидел перекладину, от которой тогда мяч отскочил.
— На чемпионат Европы потом вы, как известно, с приключениями пробивались.
— Еще с какими. В 1968 году мы параллельно играли отборочные матчи и на чемпионат Европы, и на Олимпиаду. Получилось, что за месяц должны были сыграть 6−8 матчей, чтобы все выиграть и всюду попасть. Переносов никаких не было, поэтому сразу после матчей я дул на самолет и на следующий день играл за Ростов. В ¼ чемпионата Европы попали на венгров. Там пропустили два и в «Лужниках» нужно было выигрывать 3:0. Так Якушин что придумал: выпустил пять защитников, четырех нападающих и только одного полузащитника, Валерку Воронина. В «Лужники» 102 тысячи набилось. Выиграли. После игры весь стадион держал над головами зажженые газеты — такая эйфория была. Когда домой вернулся, теща от радости мне обручальное кольцо подарила — которое ей от прабабки осталось. Я его, правда, потерял потом. Бобров на сборах в Болгарии нас так навалтузил, что ни рук, ни ног не чувствовал — так и слетело.
Так вот. За неделю до полуфинала чемпионата Европы мы играли решающий матч отбора Олимпиады с Чехословакией. В первой игре с ними я дернул заднюю мышцу и стали решать — везти ли меня на ответную игру, а потом и в Италию, на Евро. Визы тогда месяц оформляли и, если что, на смену мне никого вызвать бы не смогли. Врач Сегал пообещал: «Я Вальку подготовлю». Но никакого обследования не было. Только токами Бернара меня лечили.
Тренируемся — и вдруг пропал Валерка Воронин. Он тогда только машину купил. День его нет, второй. На третий появляется. К Численко подходит: «Игорь, сходи отмажь меня, а?». Тот ему: «Как е… ся — так без Игоря, а как отмазывать — так Игорек». В общем, собрали всю команду в холле. Андрей Петрович Старостин объявляет: «Воронин за нарушение режима отчислен». Это был последний шаг Валерки как большого игрока. Попрощался и уехал. Потом попал в жуткую аварию и его уже было не узнать.
Наутро улетаем в Чехию, а нам там такую бойню устроили — Нодию, Число сломали. Пиварник, правый защитник, рубака, половину наших измесил. А у нас через неделю чемпионат Европы. Мне день и ночь токи колят. Старостин приходит: «Валя, как ты?» А как я — на поле-то вышел, но только травму усугубил. Играли с итальянцами в Неаполе, где они никогда не проигрывали. Я — против Доменгини. Закончили вничью, а потом случилась эта легендарная история — пенальти тогда не было и победителя определяли монеткой. Когда Алик Шестернев жребий бросал, я в душе мылся — даже не думал о том, что можем из-за такой глупости проиграть.
— Обидно.
— Не то слово. Старостин перед турниром обещал: «Если выиграете, озолотим — по 200 долларов каждому». Такие тогда вознаграждения были. Когда Шестернев не угадал с монеткой, Старостин объявил: никаких денег.
— А на следующем чемпионате мира сколько заработали?
— Только суточные — 86 долларов. Чемпионат проходил в Мексике, готовились к нему в жутких условиях. 3500 метров над уровнем моря. Аж кровь из ушей шла. Перед турниром Женька Рудаков, основной вратарь, сломал ключицу. Вызвали 40-летнего Леву Яшина, он как раз мечтал стариной тряхнуть. Основными крайними защитниками перед турниром были Ловчев и Дзодзуашвили, но на бельгийцев решили поставить меня — я против их лучшего игрока, ван Химста, удачно сыграл в 1965-м. Вышли в четвертьфинал, а там конфуз произошел — на предпоследней минуте овертайма мы с Кавазашвили были уверены, что мяч ушел за лицевую, но Кубилла вернул его в игру, навесил, а Эспарраго забил.
Начальник сборной Андрей Петрович Старостин в своей книге «Повесть о футболе» описывал последствия той истории так: «Я поспешил в судейскую раздевалку, сознавая безнадежность апеляции. С трудом пробившись к судье через полицейский кордон, я застал его развалившимся в кресле с бутылкой воды в одной руке и стаканом в другой. Он был доволен собой и не скрывал сардонической улыбки, выслушивая мои претензии к его судейству, которые я довольно возбужденно, если не сказать больше, высказывал комиссару оргкомитета по проведению чемпионата. Я никогда не подписал ни одного протеста, но все же по решению руководства делегации протест был подан своевременно, но, как и следовало ожидать, никакого практического значения он не имел».
— В конце того года у вас еще был эпический золотой матч с «Динамо» в Ташкенте. Чем он запомнился?
— Чем? Пьянкой. Дело так было. За два года до того Бобров уговорил меня переехать из Ростова в Москву, но потом тренером ЦСКА сделали Николаева. Отношения у нас сложились не очень симпатичные. Он взял Войтенко из Свердловска на мое место, я с врачом откровенно это обсудил, мои слова донесли Николаеву и мы разругались. На сборе в Сочи он меня послал, а я его. Он тогда еще сборную тренировал и перед золотым матчем укатил с ней в коммерческое турне в ФРГ, а оставшихся в ЦСКА игроков отправил играть товарищеские матчи в ГДР. В итоге в Ташкент мы прилетели из Германии. Я уже опытный был, взял с собой проигрыватель «Филипс», 10 пластинок («Битлз», Том Джонс), на разгул денег взял. Думаю, Ташкент есть Ташкент. Жили там на даче главы республики Рашидова.
— Откуда у вас тогда столько пластинок было?
— Мы с Численко за рубежом набирали. Московские меломаны Игорю в каждую поездку готовили список — что привезти. Потом переписывали. У нас врач был, Белаковский, шикарный мужик, хитрый, он прямо на сборы брал проигрыватель и ночами переписывал то, что Численко своим знакомым покупал.
— Душевно тогда чемпионство отметили?
— Команда небогатая была, выпили по стаканчику шампанского и все — деньги закончились. Но у Афонина-то деньги были! Два дня после победы не могли вылететь — Москва не принимала, и когда нас наконец стюардессы увидели — ахнули: «Да-а, ребята после большой дуги». Утро, мы все опухшие. В Москве нас оркестр встречал — они, бедные, два дня нас в аэропорту дожидались. Потом на приеме у министра обороны Гречко нам вручили фотоаппараты и радиоприемники. Награды за золотые медали.
— Когда оставили армию?
— В начале восьмидесятых в Хабаровске. Сохранил их в первой лиге, но они все равно решили менять тренера. А я ж военный — куда меня денешь. Говорят: «Послужи пока в войсках». Спал в каком-то подвале между труб. В бомжа не превратился, но, имея погоны, я там жил как бомж. Надо было увольняться из армии, но из Москвы пришли документы: «Офицер Афонин не служил в вооруженных силах». Мой первый военный билет ведь в «Динамо» остался. В СКА меня от балды приняли, везде болельщики клуба сидели, помогли — написали карандашом, что призван, а самого приказа не было.
Получилось, что я играл столько лет в СКА, ЦСКА, в ГДР служил, на приеме у министра обороны был, но формально в армии не служил. По тем временам это ж застрелиться можно было — 25 лет коту под хвост. Поехал разыскивать свои документы — привез 5 кг атлантической селедки и мне нашли платежные ведомости СКА как доказательство, что я все-таки состоял в военной организации. Так и все и разрешилось.
Фото: РИА Новости/Александр Макаров
