Бобров не боялся навещать Сталина

Картинка на всю жизнь. По моему двору рядом с моим подъездом навстречу мне идет… Бобров. По телу будто молния ударила! Ошибиться не мог, узнавал ведь футбольных и хоккейных кумиров со спины. Бобров шел с соседнего двора с каким-то мужчиной, который показался отдаленно знакомым. Поразил сам факт секундного совместного со спортивным идолом пребывания на одном квадратном метре. Впечатлило его телосложение — подтянутый и сухой, он казался почти великаном; ноги длинные, с явно вытянутой структурой мышечных волокон… А лицо Боброва — в точности как Евгений Евтушенко описал. Такое обыкновенно русское, будто дарованное ему судьбой для выполнения особой миссии — являться любовью и гордостью народа и отечества.

Бурки от Василия Иосифовича

По земле нашей еще ходят люди, способные рассказать о Боброве правду. Однако никто не вспомнит о Всеволоде Михайловиче так подробно и так душевно, как его вдова Елена Николаевна.

— При нашей июльской встрече вы упомянули о фильме про Василия Сталина, там и Бобров фигурирует, естественно…

— Все так. Да только пока не видела фильм… Позвонила мне из Англии Вера Белаковская, дочь нашего знаменитого цээсковского доктора: «Лена, представляешь, фильм смотрела — „Сын отца народов“. Я обрыдалась… Там много о дружбе между Василием Сталиным и Всеволодом Бобровым». (Беседа была до показа фильма на российском ТВ. — Прим. Л. Р.)

— Боброва с сыном Сталина действительно связывали дружеские отношения?

— Знаю об этом только по рассказам мужа. И еще по рассказам жен Василия Иосифовича. Отношения были искренние, добрые и взаимоуважительные. После смерти Иосифа Виссарионовича и расформирования команды ВВС, где выступал Бобров, — команды Василия Сталина, тот угодил в опалу и был сослан в Казань. Так Всеволод Михайлович не раз выбирался туда, чтобы навестить бывшего руководителя клуба. Хотя это, мягко говоря, не приветствовалось определенными органами; он знал, что за ним присматривают во время этих поездок… Знаю, что Боброва не пустили в Казань на похороны Василия Иосифовича.

Я общалась с Галиной Бурдонской, первой женой Василия Иосифовича. Жаловалась она: «Никак не могу решить вопрос с деньгами на памятник мужу в Москве…»

Поддерживала я отношения и с Капитолиной Васильевой, третьей женой Василия Иосифовича. Помню, дождливый день, иду мимо метро «Аэропорт» и вижу Капитолину: «О, как хорошо, что я вас встретила, Лена. Я возвращаюсь из ЦСКА. Постояла там у бассейна (Капитолина Васильева — многократная чемпионка и рекордсменка СССР по плаванию. — Прим. Л. Е), у ели, единственной оставшейся из посаженных при муже…» Тоже посетовала на то, что ничего не получается с перезахоронением…

Капитолина рассказала историю: «Приехали с мужем в Сочи, в санаторий; в это же время неподалеку отдыхал его отец. Отправились к нему на обед. Выпиваем, закусываем. Муж обращается к Иосифу Виссарионовичу: — Отец, вот Капа моя все выиграла в плавании, что только можно было. У меня к тебе просьба — дай мне возможность построить бассейн для Капитолины!

— У меня народ в подвалах еще живет. Так что обойдемся пока без твоего бассейна!

Василий Иосифович резко встает из-за стола:

— И все равно я построю этот бассейн!..»

— Так и произошло?

— Ну да. Вообще все, что построено на территории ЦСКА, — это благодаря Василию Сталину. Ну почти все, конечно…

— Сын Сталина выполнял все обещания, которые давал игрокам при их приглашении в команду, заботился о них. Бобров наверняка был для него особой фигурой?

— Скорее всего, так и было. Лучший игрок. Лидер. Чтобы самому о чем-то попросить — такого за Севой не водилось еще с молодости. Так Василий Иосифович сам проявлял инициативу. Как-то подарил бурки — белые, высокие, красивые: для суровой зимы самое оно! И Сева охотно носил их. Недавно я передала эти бурки в музей ЦСКА. Пришла на матч, подошла к стенду Всеволода Боброва и слышу, как две девушки изумляются, глядя на сталинские бурки: «Ого, какие древние валенки!» А я хочу попросить сотрудников клуба повесить разъяснительную записку: никакой древности — генералы в войну и после нее предпочитали в зимнюю стужу именно бурки.

А как Василий Иосифович подарил Всеволоду Михайловичу дачу в Усове! Это на Рублевке… Ну это вообще отдельная история…

Бобер

— Наши люди не могли называть своих футбольных и хоккейных любимцев строго по фамилии — язык бы скукожился… Прозвища давали. Разные. Широкая публика звала Бобром. Близкий круг — Курносым. Как Всеволод Михайлович воспринимал такое обращение?

— Ему вообще важно было не что скажет человек, а каким тоном это будет произнесено. И важно было, кто его так называл: товарищ по команде или незнакомец. Фамильярность не терпел, на дух не переносил. Поехал он с приятелем в гостиницу «Москва» встретиться с общими друзьями. Входят в лифт, чтобы подняться в их номер. Заходит еще мужская компания. И один из них громко так говорит:

— О, Бобер! Привет!

Ну и Сева, недолго думая, как двинул тому по физиономии… И уже на выходе из лифта обронил:

— Теперь будешь знать, какой я тебе Бобер.

А тот оказался каким-то депутатом провинциальным. Поднялся шум. Севу пытались как-нибудь наказать. Дошло до верхов — до генерала армии Епишева, начальника политуправления Советской армии. Вызвали на ковер. А Епишев вместо разноса прямо сказал Боброву:

— Ну и правильно вы поступили, Всеволод Михайлович. Так ему и надо!

Потом от того депутата приходили нам письма извинительные, но Севе все это было уже неинтересно.

При этом он понимал, что на трибунах его кличут именно так — Бобер. И нормально принимал это. Но когда какой-то подвыпивший незнакомец фамильярничает прилюдно!..

Кажется, было это году в 1973-м. Муж работал на посту старшего тренера хоккейной сборной.

В тот день было у меня какое-то смутное чувство тревоги, почему-то не хотелось ехать в «Москву»… А зачем это нужно, когда у нас дом всегда был открытый для всех? Стол я всегда накрывала скоренько, да и никто голодным от нас не уходил. У нас Сева всегда говорил: «Ничего мне не надо, никаких деликатесов — только бы дома борщ и котлеты были». Вот эти блюда, муж мог есть в любое время дня и ночи.

Однажды мы уже спали, раздается звонок в дверь. А время-то было — час ночи! Иду, смотрю в глазок… Не пойму, кто там такой… Ба, да это Старовойтов! Зову мужа: «Сева, иди встречай — Старовойтов, кажется. Выпимши…» Андрей Васильевич был человеком интеллигентным и сдержанным, культурным во всех отношениях и, добавлю, не страдавшим тягой к алкоголю; занимал тогда высокую должность в Международной федерации хоккея. И что же он примчался на квартиру Бобровых за полночь, сам на себя не похожий?

— Сева, ты представляешь — дочка моя Наталья объявила, что замуж выходит за иностранца! За секретаря компартии Австралии… Сейчас начнутся у меня проблемы по работе, сам понимаешь — какие…

— Андрей Васильевич, господи, небось восемь коммунистов на всю эту Австралию наберется, а вы так разволновались! Да все образуется.

— Ты действительно так считаешь?..

Старовойтов испугался, что его сделают невыездным. Но муж оказался прав.

Пик"Спартака"

— Клубная тренерская вершина Всеволода Михайловича была зафиксирована в хоккее: чемпионства московского «Спартака» 1967 года. Здесь все любопытно.

— Все, что было связано со «Спартаком», с тремя годами работы там, вспоминалось мужем очень тепло; то были дорогие его сердцу воспоминания…

Каток в «Сокольниках» хорошо помню. Холодновато там было. Потому я, когда приходила на матч, брала с собой термос — горячий кофе с коньяком. Однажды там принимали Рауля Кастро. Сидели вместе с ним в ложе, а Сева у льда находился и только в перерыве поднялся в знак уважения к почетному гостю. Ну, пришлось поделиться согревающим напитком с братом вождя кубинской революции.

— Спартаковцы того поколения отзываются о замечательной атмосфере в те три года работы Боброва.

— Так оно и было. Всеволода Михайловича игроки уважали и любили, авторитет был непререкаемый, его человечность ценили. Команда была как одна большая семья. Я приезжала на спартаковскую базу в Алушту. Жила в комнате с Галей Майоровой, сдружилась с Раечкой Старшиновой — до сих пор общаемся.

Приехал как-то Леня Жаботинский (штангист, олимпийский чемпион в тяжелом весе) с женой и детьми — Вилом и Русланом…

— Простите, что перебиваю: что за странное имя — Вип?

— По первым буквам имени, отчества и фамилии вождя мирового пролетариата — Владимира Ильича Ленина. Так вот, встретились с Жаботинскими на пляже и немного выпили. Леня решил малого в море окунуть — Вил простудился. Лечил его весь женский коллектив… А что творилось, когда загорелся лес вблизи Алушты!.. Все хоккеисты с тренерами срочно выехали помогать тушить жуткий пожар.

— Позвать бы нынешних профи на подмогу пожарным…

— Да о чем говорить… Раньше ребята были и проще, и. способнее, и лучше!

— Александр Якушев так объясняет свою феерическую игру в Суперсерии-72: «Это благодаря Боброву». Емко сказано.

— А что вы хотите — 17 лет было юноше, когда Бобров принял «Спартак»… Он поверил в Сашу Якушева, разглядел неброский талант Володи Шадрина, при нем заблистали Витя Зингер, Витя Блинов и Женя Зимин, раскрылись Саша Мартынюк, Витя Ярославцев, Владимир Мигунько. Привлекая в основной состав большую группу молодых ребят, Всеволод Михайлович рисковал, но они его не подвели — и потому он был им благодарен. Очень любил спартаковцев. И это касалось признанных лидеров — Славы Старшинова и братьев Бориса и Евгения Майоровых. Открою маленький секрет. С Зиминым случались сложности — Женина мама уж больно настойчива бывала, могла позвонить нам: «Всеволод Михайлович, ну завтра, я надеюсь, мой сын будет играть?»

— Подходим к вопросу, по которому среди поклонников спорта по сей день нет полной ясности: почему Бобров после чемпионства хоккейного «Спартака» совершил сверхкрутой поворот — кстати, наверняка ничего похожего в мировом спорте не случалось! — и принял футбольный ЦСКА? Бытуют три версии этого поразительного тренерского трансфера. Первая: происки хоккейных конкурентов, которым было важно избавиться от Боброва. Вторая: Бобров ушел в ЦСКА ради полковничьих звездочек. И третья, нудноватая слегка: якобы Бобров чуть больше любил футбол, чем хоккей. С какай версии начнем, Елена Николаевна?

— Начнем с того, как было на самом деле. В свое время Сева уходил подполковником из армии не очень хорошо, вынужден был уйти: жена одного маршала буквально проходу ему не давала, возможно, был у них какой-то альянс — не знаю, все это было до меня… Пенсия подполковника была 80 рублей, а полковника — 200 рублей. Друг нашей семьи Иван Григорьевич Павловский являлся главкомом сухопутных войск, он уговорил меня пойти на этот шаг. И я действительно посчитала разницу в 120 рублей существенной…

Мы же не были богатыми людьми. Не чета нынешним хоккеистам… Хорошо жили, ни в чем себе не отказывали, но и запросы наши были совсем не заоблачными. И учтите — Сева жил на широкую ногу. Не гнался за драгоценностями всякими, нет, в другом смысле не мелочился. Если звал друзей в ресторан, то сам рассчитывался обязательно: ему в голову не приходило — как это он будет собирать с людей по 10 рублей? Мог после тренировки на стадионе ЦСКА на Песчаной позвонить директору кафе «Сокол» Леониду Михайловичу Казарминскому: «Покормишь моих ребят?»

Ответ был неизменным: «Какие проблемы, Сева!» Отобедают двадцать футболистов — без спиртного, конечно, — а расплачивается Бобров…

Проблема с военной пенсией была одной из основных причин ухода из хоккейного «Спартака». Когда Сева прощался с командой, он расплакался. Домой вернулся как с похорон. Рыдал весь вечер…

Назавтра открываю газету «Советский спорт» и читаю Бориса Майорова: «Это жена Боброва посчитала разницу в пенсиях…» Что-то в этом духе. Ну что ж поделаешь, так надо было для нашей семьи.

— Этим все и объясняется?

— Честно говоря, нам надо было еще решить давнишнюю жилищную проблему, острую для семьи Боброва. Жили в просторной двухкомнатной квартире в «генеральском» доме, ее еще Василий Сталин выделил Севе. Но одну комнату занимала старшая сестра мужа со своими глухонемыми дочкой и внучкой. Она привыкла к тому, что брат их одевал-обувал, а когда я появилась, началась ревность: мол, почему ей привез, а нам нет… В армии нам сразу дали однокомнатную квартиру, и это позволило отселить сестру.

— А разве тогдашний «Спартак» — в отличие от нынешнего худосочного — не решал квартирный вопрос?

— Решал. Муж получил в «Спартаке» однокомнатную квартиру, но сестра обманула нас: отселила дочь с ребенком, а сама осталась прописанной здесь, в «генеральском». Мы узнали об этом, только когда милиция пришла к нам по какому-то вопросу… А еще спустя некоторое время нам с жуткими трудностями удалось обменять ту квартиру на эту трехкомнатную. Очень помог руководитель всесоюзного спорткомитета Сергей Павлович Павлов, замечательная личность. Об этих подробностях муж вообще не знал, в командировке находился.

— У Боброва были сестра и брат?

— Брат Володя — средний. Хорошим был футболистом, даже кое-кто считал, что по таланту был выше Севы. Вернулся с войны с ранением, начал выпивать…

— Вернемся к оставшимся версиям хоккейно-футбольного трансфера великого Боброва. Есть ли смысл их обсуждать после изложенного вами?

— Муж иногда подтрунивал надо мной: «Ты больше любишь хоккей, потому что ничего не понимаешь в футболе». В «Спартаке» все у него складывалось: и до чемпионства команду довел, и состав перспективный имел, и человеческие отношения в клубе были замечательными. Я ведь уже рассказывала, каким он пришел после расставания со спартаковцами…

Насчет, как вы выразились, интриг конкурентов… Не знаю. Не думаю, что это имело место…

Два гения

— Это правда, что между Бобровым и Тарасовым не было нормальных взаимоотношений?

— Правда. Ну и что с того? Какие-то проблемы в человеческих контактах существовали. Но так бывает. Ничего страшного. Они это не выносили на публику, никогда друг о друге не отзывались неуважительно.

— Правда, что однажды их машины не могли разъехаться во дворе «генеральского» и никто не хотел уступать дорогу?

— И такое было. А еще я один раз там встала на пути Тарасова и крикнула ему: «Не уступлю, пока вы, Анатолий Владимирович, не извинитесь передо мной!» Я узнала случайно, что в редком разговоре с Севой он посоветовал мужу посуровей обходиться… со мной. Ну ничего — извинился и поехал дальше.

— После гвоздевых матчей сезона «Спартак» — ЦСКА они возвращались в «генеральский» — и не встречались, чтобы обсудить битву, как это бывала среди тренеров тех лет?

— Этого не было. А матчи те действительно были жутко интересными. Иногда на Северной, нет, на Бостонной трибуне стадиона «Динамо» играли — так в мороз народу набивалось полнехонько. Болельщики называли эти игры «Бобров — Тарасов». То побеждал один, то другой. Тарасов на лавке бушевал; шумит, кричит, по борту рукой стучит — а Сева невозмутимым был, только брюки иногда подтягивал таким характерным полукруговым движением. Ну, я уже знала, что это значит, — нервничает.

— А каким Всеволод Михайлович возвращался домой после побед и поражений?

— Одинаковым.

— Неужели?

— Он же доброжелательным, незлопамятным и порядочным человеком был. И радость, и огорчение держал в себе. Ничего доказывать кому-то или как-то самоутверждаться было ему не надо. Повторял иногда: «Лена, пойми — у меня нет врагов, разве что завистники».

— Может, действительно эта дистанция между ними объяснима масштабом этих личностей, их самобытностью?

— Два гениальных человека. Нет сейчас таких. Кстати, в последние годы жизни Анатолия Владимировича мы как-то сблизились с ним. Дома у нас побывал наконец. Во дворец ЦСКА, где я работала, заезжал попариться. Я запомнила его мысль, высказанную мне уже в 1990-е годы: «Уверен в том, что развалить хоккейную команду ЦСКА будет труднее даже, чем было ее создавать!» Жизнь показала, что ошибаться мог даже великий Тарасов…

Званый обед

— Наряду со спартаковским чемпионством есть в послужном списке Всеволода Михайловича Боброва еще одна вершина. Пожалуй, что заоблачная. Суперсерия 1972 года СССР— Канада. Как узнали про нее? Как он реагировал на предстоящее противостояние с мифологическими канадцами?

— Тем летом жили мы на гребной спартаковской базе на берегу Истринского водохранилища. Закрытая зона. Роскошное место. Грибов море, вода чистейшая, лес. Всего было четыре коттеджа… О переговорах по поводу серии с канадцами Сева знал, конечно. И вдруг в пять утра приезжает Толя Сеглин (многолетний администратор сборной. — Прим. Л. Е) с Ритой, моей самой близкой приятельницей, детским врачом: «Собирайтесь скоренько — едем в Москву, сегодня будет подписание договора с канадцами. А Рита присмотрит за детишками». Сеглин — голова! Все предусмотрел.

Сева воспринял новость спокойно, как-то оживился. В Москве Кирилл Роменский, один из руководителей федерацией, дал указание: «Лена, пожалуйста, оставайтесь дома и сделайте все возможное, чтобы сготовить обед. Будет это ближе к вечеру. Как подпишем договор, приедем с канадцами к вам».

— А почему не в ресторане устроили обед, а на квартире Боброва? В Канаде такое бы никому в голову не пришло.

— Не знаю. Наверное, наша сторона хотела продемонстрировать неформальность обстановки.

— Но по тем временам успеть сготовить званый обед за неполный день было нереальной задачей.

— Спасибо двум генеральшам, моим соседкам. Они вообще многому меня научили «по жизни», а в тот день попросту выручили. Помогли все сготовить и накрыть стол. Ольга Васильевна сделала икру из белых грибов, ее «коронка» была; Евгения Александровна обеспечила горячее блюдо — карпа по-румынски. А я еще захватила из Истры роскошные свежайшие белые грибы и предвкушала, как их приготовлю, однако сотрудники КГБ, которые проверяли дотошно все продукты, не разрешили мне этого сделать.

— А как же икра из белых грибов?

— А там все было прокипячено и сварено.

— Какой алкоголь был на столе?

— Уже и не помню. Но краснеть за стол мне не пришлось…

— Кого вы потчевали?

— Гарри Синден. Еще этот… Фергюсон. Джон Ахерн с женой из международной федерации. С нашей стороны — Роменский, Старовойтов, Хоточкин, переводчик наш, и Бобров.

— Этим ваша, Елена Николаевна, историческая миссия была исчерпана?

— Да какое там! Мы за свои деньги всем женам канадцев подарили павловопосадские платки — только в магазине на Кутузовском проспекте они были. И еще золотые ложки с изображением Кремля — жена Володи Чинова, вратаря динамовского, заведовала ювелирным магазином на Соколе, напротив «генеральского».

— Всеволод Михайлович все сильнее нервничал с приближением отлета сборной в Канаду?

— Не сказала бы. Виду не подавал. Напротив, предвкушал битву с канадцами. А насчет нервов… Могла как раз я попортить их…

Аккурат накануне отъезда в Канаду подарил нашему Мишке шикарную железную дорогу. Он играл с ней, не отрываясь. И где-то часов в пять вечера то ли он сам выбежал из комнаты, то ли я позвала его… В этот момент люстра падает! Прямо на железную дорогу. Счастье, что ребенок ушел оттуда. Но я почти в обмороке — тогда хрустальную люстру импортную купить было невозможно… Сева даже не знал про нее, без него люстру прикрутили к потолку. Ну, я звоню во дворец ЦСКА, где шла последняя тренировка сборной:

— Позовите, пожалуйста, Боброва.

— Он на тренировке.

— Тогда кого-нибудь из команды позовите. Старовойтова позовите, очень прошу…

— Лена, что случилось?

— Люстра разбилась. Импортная. Дорогая. Да и примета нехорошая — перед отлетом…

— Леночка, умоляю тебя — не говори ничего Всеволоду Михайловичу. Не до того ему сейчас. Вернемся, и я тебе сам куплю такую же люстру.

…Правда, так и не купил.

— Перезванивались с мужем в дни канадской части серии?

— После первой игры, после 7:3 в Монреале, Сева позвонил домой: «Мы выиграли». Я ответила: «Знаю. В Останкине смотрела. Молодцы». И все. Никаких эмоций через край.

— А после восьмого матча, после 5:6 в Москве, как реагировал?

— Разноса в раздевалке после обиднейшего поражения не устроил. Бросил только: «Пижоны».

— А понимал Всеволод Михайлович, что по большому счету Советский Союз выиграл ту серию, развенчав миф о непобедимости канадцев из НХЛ?

— Вне всяких сомнений.

Отставка

— О подробностях снятия Боброва с должности старшего тренера сборной хотелось бы узнать именно от вас.

— В те годы была в порядке вещей ситуация, когда спортивные или партийные руководители могли зайти в раздевалку, чтобы устроить накачку перед матчем или разнос после него. А муж этого не переносил. На чемпионате мира в 1974 году мы проигрывали чехам, в перерыве он что-то высказывал команде и тут, не, оборачиваясь, почувствовал, что посторонние люди зашли. «Закройте дверь с той стороны!..» Добавил пару крепких русских словечек… А тот чемпионат наши выиграли.

В летний отпуск мы уезжали на поезде в Сочи. И вдруг звонок Валентина Лукича Сыча — попросил мужа срочно явиться в спорткомитет. Никакие ссылки на скоро отъезжающий поезд не принял. Вернулся Сева и сказал мне: «Зря я их в Хельсинки подальше не послал!.. Теперь они отомстили и послали меня». Тот посторонний оказался послом СССР в Финляндии. В санатории врачи не могли понять, почему после длительного качественного курса лечения у Боброва не проходит аритмия сердца. Сева очень переживал эту отставку.

Дача

— Дача Боброва. Когда и как получили? Наверняка давно и без проблем?

— Ну это как посмотреть… Сталин подарил Боброву дачу в Усове. Это сегодня район Рублевки. А Сева молодой тогда был и не хотел дачу — взял да подарил какому-то приятелю. Приезжает Василий Иосифович сюда, в «генеральский», на квартиру — нет Боброва. Где может быть — ну ясно, на даче. Приезжает он в Усово, а там незнакомые люди. Сталин взял да посадил Боброва на 10 суток гауптвахты. Сказал: «Будешь жить и вспоминать о моем подарке…»

…О даче мы с мужем заговорили уже в солидном возрасте: детей двое, мы не молодеем. Сева согласился с тем условием, чтобы это было на рижском или ленинградском направлении: так удобнее из дома выбираться. Ездил с приятелем, искали несколько дней. И нашли — на Истринском водохранилище, только на другом берегу по отношению к той спартаковской базе. Ну и от воды подальше, конечно. Поближе были варианты, но запрашивали 20000 рублей, а мы этого не могли потянуть. Деревенские уже знали цену этим местам. Участок был свободный, областные инстанции дали добро, а дачный кооператив Моспроекта заартачился… Какие-то нелепые доводы приводили.

— А знали, что Бобров собирается здесь поселиться?

— Да знали, конечно. И что с того? Зависть, зависть…

В конце концов решили этот вопрос. Хорошо, муж успел там пожить. Многое своими руками сделал. Жаль, только три года побаловался дачей…

— Гости наведывались к вам?

— Ну, а как же! Самый удивительный прием я устроила, сама того не предполагая. Кооператив находился на территории колхоза имени Тимирязева, которым руководил Лев Назарович Шмидт. Славный мужик. Его до сих пор крестьяне добром вспоминают: «Лучшего хозяина здесь вовек не было!» А был такой порядок, что каждый дачник обязан отработать один трудодень в год на благо колхозного хозяйства. Пожаловали ко мне летом Харламов с Петровым и Михайловым, Цыганков и Валера Милосердов, баскетболист ЦСКА. А тут является представитель кооператива: «Елена Николаевна, ничего поделать не могу — надо отработать трудодень». А ребята услышали — разделись остались в фирменных спортивных красных трусиках с синей полоской и разрезиком: сена на колхозном поле перетаскали в охотку — и мне на пять лет засчитали эти самые трудодни!

Дом Боброва

Огромный и шикарный по тем временам «генеральский» дом соседствует со станцией метро «Сокол» и Всехсвятской церковью. Всесведущие таксисты называли его по-другому — «Дом Боброва».

Сын Боброва

— Миша занялся бизнесом. И довольно успешно. Затеял строительные работы на даче. Рабочие попросили его съездить какие-то болты привезти. Он сел на мотоцикл (хорошо им управлял) и поехал… В аварии и близко не было его вины. Сына еще можно было спасти, будь врачи порасторопней и поопытней…

Внук Боброва

— Севочка далек от спорта. Увлекся языками. Поступил в МГУ на факультет иностранных языков. Выбрал итальянский и английский, латынь там — обязательный предмет. Конкурс при поступлений был высокий, но внук здорово сдал экзамены. А в приемной комиссии смотрят на документы: Всеволод Михайлович Бобров. Неужели имеет отношение к тому самому Боброву?! Не может такого быть! Пришлось помочь им в этом удостовериться…

Бобров. Сначала встретился с ним в своем дворе. Потом выяснил, что шел он с директором кафе «Сокол», чья дочка училась в моей школе и дружила с будущей женой моего лучшего друга.

Бобров. Прожил три года на даче на территории колхоза, которым руководил мой родственник — отец жены родного брата.

Бобров. Когда я по молодости начудил — был отчислен из института — и загремел в армию, полковник из соседнего дома, которому нравилось с балкона наблюдать за моей игрой в футбол, предложил спасительный вариант: собрался показать меня Боброву, тренировавшему ЦСКА… От таких невероятных соприкосновений со Всеволодом Михайловичем ощущаю себя отдаленно знакомым с человеком невероятного дарования и невероятной судьбы.

Поверьте, сказочное это ощущение…

Автор текста: Леонид Рейзер, Журнал «Горячий лед» N2, 2013/2014