Три года назад, 10 ноября 2010‑го, вратарь брянского «Динамо», известный по играм за ЦСКА и сборную, врезался на своем «Порше» в дерево и с переломом позвоночника попал в реанимацию. Жизнь футболисту спасли врачи, спустя время восстановилась речь, стал двигать руками… «ССФ» съездил в гости к 32‑летнему Мандрыкину — поздравить с Новым годом и пожелать полного выздоровления.
Такие встречи не из легких. Заранее спросил у сестры Жанны: «Есть какие-то вопросы — табу?» — «Нет. Он общается на любые темы».
Да, слава Богу, передо мной хотя и в инвалидной коляске, но живой и почти здоровый Веня.
— Иди отсюда, Маруся! — шугает разлегшуюся прямо на столе кошку.
Перемещаю Марусю себе на колени. Мама и сестра футболиста выставляют на стол всякие вкусности к чаю. Сейчас семья Мандрыкина — это Веня, сестра Жанна с десятилетним сыном Георгием и мама, Надежда Михайловна. Живут в трехкомнатной квартире на Войковской, перепланированной из бывшей коммуналки.
Он отвечает на любые вопросы… Но начинаю издалека.
— Вратарем ты стал случайно…
— Ну да. Начинал в нападении в «Юности». Кроме нее и «Спартака» во Владикавказе не было других ДЮСШ. Забивал. Надо было ехать на какой-то турнир, а вратарь упал с забора — сотрясение мозга. Я был самым высоким. Тренер спросил, не хочу ли попробовать. Попробовал, но скоро бросил футбол. Год не занимался. Тренер Горохов из «Спартака» меня запомнил, узнал адрес и пришел домой. Я ему сразу сказал: «Не хочу заниматься!». Он уговорил — сказал, на следующий год поедем на турнир в Америку. Я подумал, слетаю в Америку, а потом брошу (смеется). Был 1994 год. Мы выиграли турнир, и я начал серьезно заниматься.
— Ты ростом в папу?
— Папа спортом не интересовался. Его не стало в 1998‑м. Мама говорит, что я в деда.
Надежда Михайловна: Мой отец с 1941 года работал на военном заводе в Оренбурге и играл в «Крыльях Советов» нападающим. Высоким был. А от мужа у Вени ум. Ходячая энциклопедия! Отец, кстати, не хотел, чтобы Веня занимался футболом. Веня очень хорошо учился, и папа мечтал, чтобы после школы он поступил в Бауманку. Шутил, мол, было у отца три сына: два умных, а третий — футболист (смеется).
— В 1999 году ты мог уехать во Францию — «Бордо» звал…
— Да, меня пригласили, после того как наша юношеская сборная сыграла на турнире в Бельгии. Я в Бордо 10 дней пробыл. Сильная была команда — Ласланд, Мику, Вильтор… Не договорились, хотя деньги за меня просили очень небольшие. Но я был рад. Там вратарь стоял из сборной Франции. Мне сказали, что его скоро продадут. А он еще лет десять отыграл! Я же в 2000 году в «Алании» лучшим вратарем страны стал, а в 2001‑м перешел в ЦСКА.
— Первый матч за «Аланию» ты сыграл в 17 лет…
— 23 октября 1998 года. Запомнил дату, потому что маме в тот день исполнилось 50 лет. У «Жемчужины» дома выиграли — 3:0. Я заменил Хапова.
— В итоге ты вытеснил Хапова из состава «Алании», а потом в ЦСКА с тобой то же самое проделал Акинфеев. Может быть, надо было раньше менять армейскую прописку? Сколько ты в ЦСКА на скамейке просидел?
— Да всего два сезона из шести, хотя говорил: если не нужен, отпустите. Мне отвечали — нужен. В 2007‑м, когда у Игоря была травма, я отыграл почти весь сезон. Но понимал: когда Игорь выздоровеет, я не буду играть. И в 2008‑м ушел.
— Игроку, особенно вратарю, важнее даже не физическая форма, а тренерское доверие.
— Ошибаются все — кто-то чаще, кто-то реже. Но когда тебе доверяют, ты знаешь, что имеешь право на ошибку. А если нет — каждая твоя оплошность может стать последней. Говорят — не доказал…
— Накануне злополучной аварии ты должен был заключить новый контракт с Брянском…
— Да. «Динамо» в тот год заняло 5‑е место, были задачи на следующий сезон. В Брянске чувствовал себя комфортно — хороший стадион, болельщики…
Жанна: Болельщики до сих пор ему пишут.
— Хотя я отыграл там всего три месяца.
— После аварии тебя поддержали многие футболисты…
— Все, с кем играл — из Нальчика, Ростова, Владивостока, Томска. Два дня назад заходил мой первый тренер Горохов. Недавно — Дима Хомич с Володей Кисенковым. Но главная помощь — от ЦСКА: ребята собрали по 10 тысяч долларов, клуб взял на себя лечение…
Спасибо Гинеру. Заказали в МЧС самолет — перевезли из Брянска в Москву, в Институт Бурденко. Я же полтора месяца был без сознания, в искусственной коме. Можете прикинуть, сколько денег потратил ЦСКА, если я только в реанимации 11 месяцев пролежал…
— Ты сразу отрубился, когда случился удар?
— Да. Хотя все подушки сработали. Иначе бы не разговаривали сейчас. Пару раз приходил в сознание на несколько секунд, и все — дальше ничего не помню.
— Это называется клинической смертью?
— Нет. У меня компрессионный перелом шейного позвонка. Повезло, очень быстро и хорошо сделали операцию в Брянске. Хотя сначала говорили, что умру. 25 процентов давали, что выживу. А кома была медикаментозной — чтобы организм не сопротивлялся медицинским препаратам и спал отек. Трубок было… В нос — питательная, в рот — дыхательная, трубка в трахею — специальную дырку делали…
— Знаю, ты держался молодцом. Большинство уходят в себя, депрессия…
— Нет, у меня всегда позитив. И в реанимации это все отмечали. Многие друзья боялись приезжать — думали, с головой что-то не так. Как прийти? Что сказать? Как я буду реагировать? Но когда видели, что я нормальный, все вопросы отпадали.
— Кома — это пустота?
— Когда мозг отключается, тогда ничего — темнота. Но врачи периодически проверяют реакции, и тогда появляются видения. Как сон. Приходят родственники, что-то тебе говорят. Когда пришел в себя, не знал, сколько был без сознания — день или год.
— Побывавшие в подобном положении говорят, что видели тоннель…
— Ничего там нет! Когда мозг умирает, там только темнота.
— Как восстанавливался?
— Полгода вообще ничего не двигалось. Даже голову и шею повернуть не мог. Из-за трубки в трахее не мог говорить — через нее происходила искусственная вентиляция легких. Вернее, говорил, но как рыба — тихо-тихо. А через четыре месяца, когда задышал, поставили немецкую штуку — «говорилку»: через дырку засовывают в трахею, получается более-менее громкая речь. С ее помощью разговаривал пять месяцев. Все это время мне очищали легкие от мокроты — задыхался. Поэтому в реанимации так долго лежал.
— Теперь выздоровление идет быстрее?
— Да, но прогнозов никто не делает. Прерывание нервной системы. Нервные окончания нельзя соединить хирургически — они сами как-то находят пути, преодолевают рубцы, а для этого нужно время. Сначала начинают работать большие мышцы,
постепенно чувствительность распространяется по конечностям вниз. Вот руки начали двигаться, но не факт, что пальцы оживут. Сначала мечтал сам задышать. Потом — почесать нос. Ужасно, когда что-то чешется, а ты ничего не можешь сделать. Пытка!
Жанна: Я три месяца жила с ним в реабилитационном центре и только там поняла, что человек постоянно чешется.
— Я в реанимации постоянно окликивал медсестер. Бежит мимо, я: «Катя!» — «Что?» — «Нос почеши, пожалуйста! Быстрее!». Почешет: «Бедный, бедный». И убегает.
— Читал, ты сейчас подтягиваешься, играешь в теннис…
— Это все условно. «Подтягиваюсь» с помощью инструктора по лечебной физкультуре. Я же не могу сам схватиться за турник — пальцы не работают. А теннисные ракетки мне прикрепляют к рукам эластичным бинтом, чтобы разрабатывать движения. Все интереснее — бить по мячику, чем просто махать руками.
— Ванная — проблема?
— Да. Но для таких, как я, есть масса препаратов, заменяющих ванну, — антисептики, пенна со спиртом… Можно умываться чуть ли не без воды. Плаваю в бассейне в реабилитационном центре. Ну как — плаваю…
— Ты сейчас, наверное, следишь за всеми ноу-хау в медицине?
— Когда пришел в себя, врач сказал: «Может, лет через десять американцы что-нибудь придумают». Да, кто-то после подобных травм вдруг начинает двигаться, кто-то — нет. Двух одинаковых травм спинного мозга не существует.
— Главная цель сегодня?
— Чтобы пальцы заработали. Это, считай, здоровый человек — можно побриться, покушать, зубы почистить, позвонить, программы переключить.
— За футболом следишь?
— Да. Но больше одного матча в день не могу смотреть. Да я и раньше любил играть, а смотреть по телевизору — не особенно.
— Чем занят твой день, кроме лечения? Интернет?
— Нет, это мусор. Меня никогда ни в каких соцсетях не было. Читать любил, но сейчас кто-то должен страницы переворачивать. Телевизор смотрю, в основном спорт. Всегда любил хоккей и сейчас смотрю его больше, чем футбол.
— Какие видишь сны?
— Во сне я всегда в движении. За три года ни разу не видел себя лежащим. Снится иногда, как стою в воротах или бегаю полевым игроком. Но когда такое вижу, даже во сне понимаю — это всего лишь сон. Везет тем, кто может смотреть сны по заказу. Девчонок (смеется).
— После таких аварий люди подчас начинают себя изводить, искать какие-то предзнаменования, тайные знаки…
— Никаких знаков. Просто принял неправильное решение. Это могло произойти в любой другой день. Если не ты, так в тебя могут влететь.
— На тебя завели уголовное дело — в аварии пострадала пассажирка.
— Все, уже закрыто. 25‑я статья — за примирением сторон. Дело долго тянулось, не могли закрыть без моего опроса. А я то в реанимации, то в реабилитационных центрах…
— Твои отношения с супругой…
— Мы в разводе, но дети приходят по выходным. Старший ходит в 4‑й класс, а младший только пойдет в школу.
— Читал, он тебе что-то вроде массажа делает?
— Да, увидел, как врач делал массаж пальцев, и тоже пытался.
— Футболистами не хотят стать?
— До аварии я спросил у старшего: «Не хочешь, Давид?» — «Нет, па! Чтобы, как ты, постоянно дома не бывать?!» (Смеется.)
— В Новый год выпьешь?
— Могу. Жестких противопоказаний нет. Диета была только в реанимации. Худой — кожа да кости. Мать пришла: «Да отстаньте от него! Моему сыну можно все!». С тех пор ем все, никаких диет.
— Время с возрастом убыстряется. Твое ощущение времени — оно ползет, летит?
— Дни не тянутся и не летят. Все нормально. Но я будто остановился в том возрасте, когда попал в аварию, — в 29 лет.
— Ощущения в ногах…
— Чувствую прикосновение, но не чувствую тепла, холода, боли, если даже иголкой кольнуть. Не чувствую, мокро или сухо, тряпка или металл. Есть глубокая чувствительность — мышечная, и она у меня все лучше, а есть поверхностная — кожная…
Когда знаешь свои проблемы, легче воспринимать. Уже не рыпаешься, не расстраиваешься, если что-то не получается. Знаешь, что уже не встанешь и не побежишь.
— Будем надеяться. На Новый год большой компанией соберетесь?
Надежда Михайловна: Соседи зайдут, приятели. Все родственники ведь в Оренбурге и в Краснодарском крае.
Веню везут в его комнату и перекладывают в постель. Я прохаживаюсь по гостиной. На видном месте — плюшевый медведь с медалью на груди: за первое место на Всемирных юношеских играх-1998. Бронзовый футболист, бьющий по мячу, — приз с какого-то турнира.
Дай Бог, чтобы ты снова ударил по мячу, Веня Мандрыкин!
Вениамин МАНДРЫКИН
Родился 30 августа 1981 года в Оренбурге.
Амплуа: вратарь.
Карьера: выступал за «Аланию» (1997−2001), ЦСКА (2001−2011, с перерывами), «Томь» (2008), «Ростов» (2009) и брянское «Динамо» (2010). В чемпионатах России — 146 матчей (пропустил 168 мячей).
Достижения: чемпион (2003, 2005, 2006) и обладатель Кубка (2002, 2005, 2006) России, обладатель Кубка УЕФА (2005).
Сборная: за сборную России (2003) — 2 матча (пропустил 1 мяч).