Золотой матч 1970 года. Рассказывают болельщики…

Золотой матч 1970 года. Рассказывают болельщики…

Начинается новый футбольный сезон, но до сих пор не утихли страсти вокруг двухдневного единоборства ЦСКА и московского «Динамо» в декабрьском Ташкенте. В завершающем матче прошлого года видится возрождение лучших традиций советской футбольной школы.

Об этом продолжают писать спортивные журналисты, тренеры и, наконец, сами футболисты. У нас же выступают сегодня болельщики — постоянные авторы «Юности» — критик Евгений Сидоров (ЦСКА) и прозаик Владимир Амлинский («Динамо» М).

Момент истины

Автор: Евгений Сидоров

«Трудно, очень трудно нашим ребятам…»

Николай Озеров.

«А разве ихним ребятам легче?..»

Из письма болельщика.

Когда Владимир Федотов несильно ударил по летящему мячу и мяч, едва коснувшись вратаря, влетел в правый угол динамовских ворот, когда армейцы бросились обнимать своего товарища, а операторы ташкентского телевидения перевели камеру на сосредоточенное, даже сейчас кажущееся спокойным лицо Константина Ивановича Бескова, мне вдруг показалось, что на мгновение наступила тишина. Необычайный драматизм матча словно бы жаждал именно такого финала, который при всей своей неожиданности придал игре своеобразную законченность и красоту. Это был момент истины, увенчавший двести десять минут упорного поединка. Это было торжество отчаянного вдохновения над вдохновенным рационализмом.

В нашем футболе такое встречается крайне редко. Армейцы победили не потому, что были объективно сильнее динамовцев. Более того, сам ход второго матча поставил их в условия почти катастрофические с точки зрения привычного здравого смысла. Динамовцев подвела расчетливость, которая в девяноста девяти случаях из ста способна принести успех. Они будто забыли, что риск не только благородное, но иногда и единственно возможное дело. Армейцы использовали свой единственный шанс, напомнив, что футбол — игра, прежде всего игра. Можно сказать, что на какое-то мгновение они вернули нашему футболу утраченные им права.

В этом главный урок ташкентского поединка.

(Всем друзьям армейского футбола, всем, кто девятнадцать лет ждал этого момента, салют моим друзьям!

Люди, будьте спортивны! Время от времени презирайте суету будней и читайте «Трех мушкетеров»!)

Как это было?.. Летом сорок шестого на трамвае по пыльной Масловке. Трамвай набит битком, отец крепко держит мою руку, я задыхаюсь, стиснутый со всех сторон, но уже счастливый и гордый новым чувством. Мужское братство болельщиков обнимает меня. Два гола, забитые в ворота тбилисского «Динамо» моей командой, той, которую я себе выбрал, принесли победу. Теперь и отныне в жизни появился еще один новый возвышенный смысл. Игры не помнил, так был восторжен и невнимателен, я вообще почти ничего не помнил в тот день, кроме пыльного воскресенья, чаши стадиона, шумной толпы, флагов на башнях, крепкой руки отца и моего стиснутого состояния в стареньком московском трамвае.

(Мой приятель — бывший полузащитник, ныне писатель, утративший себя хавбек, намеревающийся стать по меньшей мере Беком, — недавно спросил меня с грустью: «Зачем тебе? Футбол, цирк, толпа — это же опиум!» Он думал, что в отречении есть смысл, что ограниченье — благо, что пить вредно, что море солоно, и, наконец, воспитал в себе «писателя» до такой степени, что духовно увял гораздо раньше отпущенного ему срока. Он и сейчас горд независимостью от своего прошлого, выдавая в себе человека, который, поднимаясь на новую ступень, старательно отпиливает предыдущие. Пустота, в которую он при этом погружается, кажется ему единственной средой, достойной художника. Уж лучше пить, чем парить таким образом!)

Хожу на «Динамо» со школьным другом и семилетним сыном, восторженным и невнимательным.

На вторую игру в Ташкент прилетел Яшин. В сером однобортном английском пальто (у К. И. Бескова такое же) он, несомненно, был одним из героев телепередачи. Мы получили редкую возможность следить за поединком с разных точек зрения, в том числе с точки зрения В. Николаева, К. Бескова, Л. Яшина. Сюжет приобрел новую глубину, драматизм усилился, спортивный репортаж приблизился к театру, кинематографу.

…Неутомимый Маслов посреди растерзанной армейской защиты. Третий мяч бьется в сетке ворот ЦСКА. Пшеничников, распростертый на родной ташкентской земле. Алексей Мамыкин, тренер армейцев, слегка нагибаясь, резко бросается к запасному голкиперу и что-то кричит ему. Шмуц разминается. Армейцы начинают с центра. Радостно потирает руки, смеется Яшин.

Это монтаж. Это немой кинематограф. Узбекские операторы сыграли по своим правилам.

…Федотов сбит в штрафной площади. Пенальти?! Надо видеть лицо Валентина Александровича Николаева в эти секунды. Он вскакивает, готов закричать, броситься к судьям, настаивать, требовать! Тофик Бахрамов показывает на одиннадцатиметровую отметку. Николаев мгновенно берет себя в руки. Новая, спрятанная в глазах тревога: «Забьет или не забьет?» Садится.

Это мгновенный психологический портрет.

Два тренера — два характера. Бесков — подчеркнуто спокойный, собранный, элегантный. Николаев — импульсивный, усталый, постаревший. Его команда, в которую вложено столько сил, страсти, воли, проигрывает, может быть, самый главный матч в своей жизни.

Верил ли он в чудо?

Худенький, стройный Юра Истомин, в чем только душа держится, сыграл свою великую партию. Он неудержимо шел вперед, подавал, разыгрывал, успевал возвращаться, снова шел вперед, пока его порыв не был осознан и поддержан армейскими нападающими. Рядом был Шестернев, эти два футболиста, казалось бы, забыв о своем защитном амплуа, вообще обо всем забыв, кроме того, что надо, надо сделать невозможное, ибо это единственное высокое оправдание их жизни в спорте, — эти два футболиста заразили остальных — Федотова, Кузнецова, Поликарпова. Все вспомнили о себе и осознали себя.

И тогда динамовцы дрогнули. Только защищаться, только удерживать счет так долго они не могли.

Все было кончено в двадцать минут. В последние звездные минуты чемпионата.

(С чем сравнить этот момент, как передать чистый, высокий голос трубы? К черту выспренность, нарисуем большое зеленое поле, белую тропинку, уходящую в синее небо, и желтое солнце в правом углу листа. «А где цветы?» — спросил сын и дорисовал красные тюльпаны, а на тропинку поместил рыжего фокстерьера Степку, погибшего этой осенью.)

В Ленинградский театр драмы имени Пушкина ходят на Николая Симонова. Спектакли, в которых он играет, не всегда совершенны, но одно присутствие на сцене большого актера придает им значительность и неповторимость.

Разве не так в футболе? Разве работа хорошо отлаженного механизма заменит нам поэзию индивидуального спортивного подвига? Разве личность спортсмена, его импровизационный дар, его вдохновение не есть главное слагаемое командной, коллективной игры, гарантия красоты, смысла, победы?

Вихрастый, с носом чуть картошкой —

ему в деревне бы с гармошкой,

а он — в футбол, а он — в хоккей.

Когда с обманным поворотом

он шел к динамовским воротам,

аж перекусывал с проглотом

свою «казбечину» Михей.

Кто гений дриблинга, кто финта,

а он вонзался, словно финка,

насквозь защиту пропоров.

И он останется счастливо,

разбойным гением прорыва,

бессмертный Всеволод Бобров.

Как раньше ходили на Боброва, Пайчадзе, Пономарева, так сейчас садились у телеприемников, ожидая встречи с Пеле, Беккенбауэром, Чарльтоном. Ждали не просто результата, а неожиданного жеста, непредумышленного развития игрового эпизода, почти иррационального ждали, потому что подлинная игра всегда тайна, всегда непостижимое, как бы ни были рассчитаны ее правила и ходы.

(Не так ли в жизни? Помните у Блока: «Есть игра: осторожно войти…» Быстрый взгляд из-под черных ресниц — «шорох снов и шелест новостей и истин» — это Пастернак. Все тот же чистый, высокий голос трубы…

Есть игры добрые и злые. Люди веками играют и в те и в другие. Игра родила искусство и вдохновила искусственность. Нельзя играть в совесть, доброту, любовь, идею, однако сколько людей еще строго соблюдают правила этих запрещенных, опасных игр!

Искусство и спорт для меня самые высокие создания игрового человеческого гения.

Когда все мы были детьми, эта простая истина была для нас бесспорной, хотя и неосознанной.

Взрослые играют в другие игры, но, прикасаясь к искусству и спорту, вновь становятся немного детьми.

Как и влюбленные.)

Но вернемся к футболу.

Ташкентский финал отдаленно напомнил знаменитый матч ЦДКА — «Динамо» 1948 года и решающие мексиканские битвы с участием Англии, ФРГ и Италии.

Напомнил не качеством самого футбола, а именно непостижимостью сюжета, тем счастливым произволом игры, когда из двух равных один оказывается победителем, а другой побежденным.

Но он напомнил также, что наши лучшие сегодняшние команды принципиально ориентированы на некоторый конформизм игрового мышления. Индивидуальные взлеты Шестернева и Истомина еще больше подчеркнули это обстоятельство.

(Сбился на тон спортивного журналиста, но ничего не могу с собой поделать. Каждый болельщик в душе крупный специалист и графоман.

В футболе, как и в искусстве, все всё понимают. Человека вдруг охватывает сладкое чувство компетентности и безнаказанности.)

«Средний уровень» — драматический знак массовой культуры. Ровное поле, на котором одиноким чучелом торчит слово «Личность».

Последние годы нашего футбола дали, на мой взгляд, лишь двух великих игроков — Льва Яшина и Эдуарда Стрельцова.

Бывший старший тренер сборной как-то высказывался в том духе, что для него важнее не индивидуальное мастерство футболиста, а его способность принести как можно больше пользы команде.

Это не просто оговорка, это принципиальная позиция. Талант «неудобен», он нередко «своенравен» и в жизни, и на поле, и тогда режиссер предпочитает мастеру послушного статиста.

Концепция «пользы» пронизывает сегодня наш футбол, который некогда был одним из самых романтических видов спорта. Футбольный практицизм убивает живую душу игры. Излишне говорить, что как раз пользы от этого никакой. Можно по-разному относиться к поэтическому качеству стихов о Боброве (умри, критик!), но нельзя отрицать, что родились они в момент упадка личностного, игрового начала в советском футболе.

Поэтому они ностальгичны.

Ну вот, начал за здравие, а кончил за упокой!

Товарищи, прошу меня понять. Тот праздник всегда со мной. Но, странное дело, чем дальше он отодвигается, уходит в прошлое, тем тревожнее нарастают иные темы, иные мотивы. Признаюсь, в крамольной мысли: когда моя команда штурмовала вершину, я любил ее больше, чем теперь. Холодок чемпионства словно бы остудил мое чувство, сделал его более спокойным и трезвым.

Мне становится немного не по себе, когда в газетах восторженно пишут о «подвиге», «необыкновенной силе воли», «высоком мастерстве» нашего нового чемпиона. В этих определениях только часть правды, а что касается мастерства, то его, мне кажется, как раз и не хватает моей любимой команде. Стабильного мастерства во всех линиях. Технической оснащенности, высокого игрового мышления, яркой индивидуальности игроков, то есть тех качеств, которые и делают коллектив высококлассным по современным мировым стандартам.

В ЦСКА-70 ровный состав исполнителей, но, кроме Альберта Шестернева, нет игроков выдающихся. Блестящие эпизоды, связанные с именами Юрия Истомина и Владимира Федотова, — только эпизоды, но еще не стиль: хороший защитник способен надолго нейтрализовать одаренного армейского хавбека, а отличный нападающий — потушить наступательный порыв нашего крайнего стоппера.

Дух духом, но играть тоже надо уметь… Верю в свою команду, иначе я просто не был бы болельщиком. Верю, что талант Долгова и Копейкина разовьется в полную силу и рядом с Федотовым заиграют своеобразные, остроумные мастера, способные решать задачи любой сложности. Верю, что армейский футбол, возрождения которого так долго ждали многие любители спорта, станет творчеством, а не просто тяжелой, изнурительной работой.

«Трудно, очень трудно нашим ребятам…» Надо, чтоб им было еще и радостно.

(…По белой тропинке, по зеленому полю, на старом трамвае с рыжим фокстерьером.)

«Мы втянуты в дикую карусель…»

Автор:Владимир Амлинский

В перерыве между таймами звоню другу: надо же с кем-то поделиться радостью…

— Алло… Ну как?!

— Да, да, да! — возбужденно говорит он. — Прекрасно! Просто задавили их, разделали, как детей. Вот это денек!

Отчего мы так счастливы? Что произошло в нашей жизни? Отчего так радостно вибрирует голос моего друга?

А вот что. Наша команда выигрывает решающий матч на первенство Союза. Выигрывает дубль. Похоже, что это будет день нашего триумфа, день, который мы ждем вот уже много лет. Впрочем, почему «нашего»? Мы же не игроки этой команды, не участники этого добровольного спортивного общества «Динамо», мы в отличие от некоторых других писателей не знакомы с ее тренером и игроками. И все-таки это наша команда. Потому что она часть нашей биографии и судьбы. А это уже довольно много.

Однако не рано ли мы радуемся? Впереди еще тайм, и все может произойти. Впрочем, радоваться вообще никогда не рано. Да и потом по игре видно: сегодня наши играют, как победители. (Но вспомни: Англия против ФРГ. Но там ведь другое дело, там англичан погубил этот неудачник Бонетти. И вообще так бывает раз в десятилетие. Сегодня это не должно случиться.) Должна случиться победа! И это знаю я, и мой друг, и тысячи других людей, и тренер Бесков, и Яшин, сидящий за воротами и потирающий руки в лайковых перчатках, и мой оппонент, критик Женя Сидоров из клуба ЦСКА. Это знает все прогрессивное человечество.

Первый матч напоминал грозу без дождя. Изматывающий душу сухой треск, напряжение, раскаты, а выхода нет, нет влаги, нет излияния. Сухо. Комментатор часто употреблял слово «самоотверженно». Это я уже знаю: когда играют некрасиво, жестко, потно, коряво, с чудовищным старанием, не реализованным в технике, когда не могут сделать гол и боятся гола, тогда именно и употребляется это самое слово — «самоотверженно». Армейцы играли, пожалуй, даже более самоотверженно, чем динамовцы. Они давили. Как давят орех, изо всех сил, обеими руками, а он и не трещит, и не раскалывается. Динамовцы же старательно копировали свою манеру, показывали неяркий оттиск своей прежней игры. Раз за разом мощно, как тяжеловоз, шел вперед Зыков, чтобы, удачно пробежав полполя, потерять мяч в штрафной. Захлебывался в суетливом дриблинге Эштреков. Высаживал душу Еврюжихин. Защищались и атаковали. Действительно старались изо всех сил, но ни разу не скопировали в точности свою лучшую игру, с длинной — от центра — кинжальной, взрезающей защитные слои контратакой. Широкую игру с мгновенными передачами на фланги. Игру, чем-то напоминающую мне итальянскую сборную на последнем первенстве мира, итальянскую сборную, где вместо Риверы Владимир Козлов, вместо вратаря Альбертози Владимир Пильгуй, а вместо тренера Валькареджи Константин Иванович Бесков.

Некоторое отступление об игроках и тренере

ВРАТАРЬ ПИЛЬГУЙ. В тот день все несли на себе, кроме привычной игровой нагрузки, мучительную нагрузку опасения и ответственности. У него эта нагрузка была двойной. Он играл в этом сезоне много, и «профессиональные» болельщики его уже знали. Но игра такого риска и масштаба у него была первая…

Сегодня на него смотрела вся страна, и многие с трудом произносили эту фамилию — «Пильгуй». Что это за Пильгуй, когда у «Динамо» был, есть и будет вратарь Лев Яшин? Вот эту фамилию никто не будет переспрашивать.

Он стоял на яшинском месте и в яшинских воротах.

А за воротами (во второй игре) сидел, счастливый (вначале), улыбающийся, кажущийся сегодня более молодым, чем обычно на поле, нарядный, в клетчатом английском пальто, не измазанном бешеной пылью вратарской площадки, Лев Яшин.

Как же стоял в тот день двадцатитрехлетний вратарь Владимир Пильгуй? Он выбирал место почти безошибочно, как и сам Яшин. От этого казалось, что армейцы бьют не в сетку, а в него, он легко и, казалось, без напряжения играл на выходах. Он брал такие трудные для вратаря низовые в угол. Он стоял уверенно. Вот что самое главное для команды в такой игре, когда стоит молодой и не очень опытный вратарь: уверенность. Это не мальчик, не дублер играл. Это вратарь распоряжался в штрафной, контролировал своих защитников, покрикивал на них, когда надо, без истерии и раздражения, для порядка. И одну «штуку» он такую вытащил, что сердце мое потекло от благодарности и восторга. Словом, Пильгуй стоял, как истинный вратарь команды, в которой всегда была прекрасная голкиперская традиция, в которой такой мастер, как Вальтер Саная, был вторым, а первый почти всегда был «вратарем республики». Ну что ж, я уверен, что очень скоро Владимир Пильгуй тоже станет одним из вратарей сборной…

В повторном матче он допустил ошибку. Эта ошибка свела на нет весь пот, все удачи, все промахи, все надежды, все старания динамовцев за два тяжелейших дня. Именно он ее совершил. Но это ведь и понятно. Чаще всего такие ошибки совершают именно вратари.

Не знаю, попрекали его или нет. По телевизору этого не слышно. Я только увидел, что он вскочил с земли. Так встают молодые и сильные люди, нелепо, некрасиво поскользнувшиеся на улице. Они обычно мгновенно встают, как бы отряхивая секундный стыд. И идут как ни в чем не бывало. Но тут не надо было идти. Надо было снова стоять.

А шла уже восемьдесят шестая минута игры.

ВЛАДИМИР КОЗЛОВ. И в искусстве, и в спорте, да и вообще в жизни есть люди, на которых ты поставил. Не деньги, как на ипподроме, не номерок, как в лотерее. Ты поставил на них всерьез, с запасом времени, ты поверил, что именно они, эти люди, проявят себя так, как ты хочешь, так, как ты ждешь. И поэтому у тебя сложилась странная и часто неправильная убежденность, что именно ты один знаешь им цену. У меня в спорте есть несколько таких людей. Я с ними незнаком, я не могу написать, как в одном лирическом репортаже: «Мы шли с футболистом по мостовой. Он остановился и сказал: «Какая сегодня луна…» А может, и вправду сказал. Но не банальностями, высказанными журналисту, не сложными философскими построениями, вложенными в уста футболиста, определяется спортивный характер. Он определяется, наверное, спортивным поведением, темпераментом, стилем. Каково спортивное поведение Козлова?

Это — поведение человека, хорошо владеющего инструментом, умелого, одаренного, мастеровитого, но несколько обделенного азартом, страстью, злостью аврала.

Вот я смотрю на поле и вижу, как он почти механически движется, одновременно и вяловато и старательно, почти всю игру, просверкнув лишь на несколько мгновений, виртуозно обработав мяч, скинув его с головы на ногу, выдав мягкий, выверенный, удобнейший для партнера пас. Может, и достаточно двух-трех таких мгновений? Но и они случаются не во всякой игре. Ему не везло. В прошлом сезоне он болел, мы долго не видели его в команде, в середине этого сезона он прекрасно начал разыгрываться. Исчезло даже некоторое ощущение физической нестойкости, немобильности, которое он всегда у меня вызывал… Казалось, вот-вот он максимально раскроется и станет тем, кем может, а значит, и должен быть. Шли матчи, и он показывал хорошую игру и шел, казалось, все время к взлету и все время немножко недоходил. Если уж говорить честно, то по-человечески Козлов и близок мне такой несвершенностью, а точнее сказать, незавершенностью. Есть люди, которые дороги ожиданием, которое они в тебе поселили. Все равно ты знаешь, что они талантливее тех, кто сегодня в ударе, что они могут больше, что их не выявленное до конца дарование ценнее и значительнее… Только почему оно так медленно и трудно расцветает и не будет ли расцвет слишком поздним, а потому кратковременным?

Но вернемся к матчу. Козлова выпустили во втором тайме. И я подумал: ну вот, сейчас он даст, сейчас заиграет… Он свеж, он целый тайм, очевидно, томился в ожидании действия. И вот оно — так проявись же! Снова он показался мне чем-то похожим на Василия Карцева. Правда, он плотнее, чем худенький, тонконогий Карцев. Правда, он медленнее и не так резок, играет в ином плане, но что-то общее есть в повадке, в обращении с мячом, в неожиданностях паса, в какой-то физической хрупкости, незащищенности обоих. Карцев всю жизнь преодолевал эту хрупкость и выработался в бойца, неутомимого, волевого, беспощадного к себе и противнику. Его валили с ног наземь, как тоненькую осинку. Он вставал, и шел в атаку, и забивал столько же голов, сколько Бобров, а в одном сезоне, кажется, даже больше. И, чтобы противники не переоценивали его хрупкость, он что есть силы, бесстрашно проталкивался сквозь них. Один раз я с улыбкой читал в «Красном спорте» о грубом Карцеве.

А сегодня я мысленно обращался к Козлову. Я молил его выказать грубость, немножко больше грубости, без нарушения правил; немножко больше твердости, напора, постоянства. Футбольный талант должен быть чуть-чуть грубым. Я ждал, что он проявится сегодня, как никогда, потому что такой матч бывает однажды, может быть, это матч судьбы. Матч, когда вновь схлестнулись с извечным противником, когда, кажется, произошло смещение времен и уже не разберешь, то ли это Кочетков, то ли Шестернев, то ли Козлов, то ли Карцев, то ли Зыков, то ли Леонид Соловьев.

Снова против нас ЦДКА, и неужели же мы проиграем, как двадцать пять лет назад, в финале Кубка: 1:2!

И снова идет вперед «Динамо» моего детства, команда в синих рубашках с длинными рукавами, в длинных до колен широких трусах, с белой полосой внизу. И в этой команде в пятерке нападения играет Константин Бесков.

КОНСТАНТИН БЕСКОВ. Мне давно хотелось написать об этом человеке. Еще задолго до того, как он стал модной в нашем спорте фигурой. Но ни в футболе, ни в делах литературных никогда не надо собираться долго. Иначе опоздаешь…

Мой критик Женя Сидоров! Вспомнишь ли ты в одну секунду состав своего ЦДКА? Я своих вспомню даже во сне. Вот слушай, какой музыкой звучат для меня эти имена: Хомич, Радикорский, Семичастный, Станкевич, Леонид Соловьев, Блинков, Трофимов, Карцев, Бесков, Малявкин, С. Соловьев. Один год, после поездки в Англию, за нас играл Евгений Архангельский. У нас всегда были хорошие связи с Ленинградом (тогда Архангельский, сейчас Еврюжихин).

Я любил всех. Но троих особенно: Хомича, Карцева, Бескова.

«Как это было, как совпало, война, беда, мечта и юность».

Как это совпало в действительности? Возвращение в Москву из Сибири, угрюмая краснокирпичная школа, в которой еще месяц назад был госпиталь. Разоренная, обворованная, с обвалившимися потолками (после прямого попадания в соседний дом Латвийского постпредства) квартира. Болезнь в эвакуации от недоедания и смутное воспоминание о младенчески счастливом довоенном мире, воспоминание, почему-то воплотившееся в фигуре Чарли Чаплина, Чарли Чаплина, странно совместившегося с Карандашом, горестно сидящим на жалкой горке картофеля. Об этом уже написано. Это судьба и тема людей моего поколения, зимний, трагический и все-таки счастливый его расцвет. Но как это совпало с футболом?

Ведь это не было «болением» в обычном смысле слова, как сейчас. Повальная страсть, мания, гипноз, даже отряды в школе именовались названиями команд. Были футбольные считалки, дразнилки. Мой приятель Гарик запоминал телефоны не по цифрам, а по результатам матчей. Например, вместо Д-2 он говорил: «Динамо» М — «Динамо» К, «Спартак» — «Зенит», — и т. д.— каждый из нас знал, что последний раз они сыграли 5:2 и 4:1, следовательно, первые цифры телефона Д2−41 и т. д. Было все, кроме футбольных мячей. Поэтому гоняли консервную банку, скомканные тряпки, в лучшем случае маленький теннисный мяч. Это было боление, равное выздоровлению, приобщению к новой, здоровой, лишенной опасности для тебя и твоего отца жизни. Приобщение к миру, а значит, к футболу. В этом футболе существовали только две великие команды, и за них болели почти все мальчишки моего поколения: «Динамо» и ЦДКА. «Спартак» реально существовал лишь в памяти болельщиков с довоенным стажем, в таблице он занимал десятое место. Некоторые по неизвестным причинам болели за «Торпедо» (возможно, из-за А. Пономарева).

ЦДКА была страшнейшая для нас команда. Динамовцы, казалось, могли все. Армейцы тоже все и иногда чуть больше. Играли эти команды в разный футбол. Может быть, у армейцев злости и удачи было на грамм больше. Но в сорок пятом уехало в Англию «Динамо», и лишний грамм удачи ЦДКА потерял свой вес.

Таинственно звучали имена британских игроков: Вик Вудли, Томми Лаутон, Стенли Мэтьюз. Я эти имена знал еще до динамовской поездки, по спортивной колонке в английской газете на русском языке «Британский союзник». И вот поездка. Первая игра. В шорохах, полузаглушенный и счастливо вибрирующий тенорок Вадима Синявского: Василий Карцев забивает первый гол в ворота «Челси». «Карец!» — стонали мы, прижимаясь к черному бумажному горластому репродуктору, похожему на вестибюль станции метро «Дзержинская». В тот момент не было ни болельщиков ЦДКА, ни болельщиков «Динамо». Просто наши играли против англичан. И за наших играл армеец Бобров. Наши падали и скользили в лондонском тумане, но выстояли и победили «Арсенал». Наш Хомич брал пенальти, и, конечно, судьи немножко подыгрывали своим. А иначе вообще неизвестно, какой счет был бы в пользу «Динамо»… Об этой поездке слагались песни, стихи, пьесы…

С тех пор прошло двадцать пять лет. И были международные встречи посерьезней, чем товарищеские встречи с клубами англичан. Но, пожалуй, никогда даже далекие от спорта люди так не болели ни за одну из своих команд, никогда не ловили они с таким ожиданием и напряжением голос радиокомментатора. Почему?

Да потому, что был сорок пятый год. Потому что еще вчера многие из армейцев и многие из динамовцев носили одинаковую форму — военную. Потому что дистрофические мальчишки Ленинграда, слушали репортаж и ловили имя Архангельского — своего земляка.

В тот год мы еще не были так мудры и терпимы и не догадывались, что футбол — всего лишь игра, в которой, как впоследствии оказалось, и «наши» могут терпеть поражение.

Вскоре вышла книга «19:9» (счет нашей победы). Одна из статей в ней особенно запомнилась. Называлась она «Гол забивают сообща». Автор ее — Константин Бесков.

В ту пору ему было двадцать пять лет.

Он играл долго. Он «пережил» на поле и Трофимова, и Карцева, и Хомича, и обоих Соловьевых. Дарование его, выявившееся уже в первый послевоенный сезон, крепло, обретало новые черты. Он отлично играл без мяча, хорошо видел поле, любил широкую комбинационную игру и сам умел забивать голы. Помню один из матчей пятидесятых годов, когда он буквально сделал игру с тбилисцами, забив два замечательных мяча. И все-таки «гол забивают сообща». Это не просто удачная фраза. И он был не просто выдающимся игроком с прекрасными данными и возможностями. Это был игрок, который мог выявить не только свои данные, но и данные своих соратников и партнеров, который понимал, как именно надо играть с каждым из них. Который не только участвовал в игре, но прежде всего организовывал ее.

Если бы в те годы меня спросили, кем станет Бобров или, скажем, Карцев, я бы не знал, что ответить… Может, тем, а может, этим (судьба Боброва всем известна, а Карцев ушел из футбола, живет в Рязани, работает инженером на заводе и смотрит футбол по телевизору). В отношении же Бескова у меня не было сомнений. Кем он будет? Конечно, тренером. У Бескова-игрока уже как бы выявлялось тренерское начало. И когда я узнал, что он кончает Высшую тренерскую школу, я обрадовался. Так и есть! У Якушина будет достойный преемник. Но каким кружным, долгим, не очень счастливым оказался его путь к родной команде!.. Бег с препятствиями. «Торпедо», ЦСКА, сборная страны, «Заря», «Локомотив», Центральная футбольная школа. И всюду угадывал, открывал игроков и пытался из разобщенной группы разномастных и разноклассных футболистов организовать команду. Так это было в «Локомотиве» и в «Заре». Казалось, завтра созданная им команда станет грозой чемпионов, послезавтра сама станет чемпионом.

Не было ни завтра, ни послезавтра. В футболе, как и в театре, есть сцена, есть «закулисы». И только кажется порой, что сцена важнее «закулис». Там, а не на поле решается иной раз судьба тренеров и команд. Так решалась и его, бесковская, судьба. Кто посмеет дать селекционеру участок на один год? Ему положено работать пять — десять лет, прежде чем будут плоды. Тренер на год—это не тренер, а консультант. И, очевидно, Бесков давно и страстно мечтал о своей команде, о команде не на сезон, а надолго, может быть, навсегда. Кто будет этой командой? Странный вопрос. Конечно, та, в которой он играл, в которой забивал голы сообща — «Динамо» (Москва). И вот новый поворот в судьбе Бескова. Он тренер московского «Динамо». Вот тут-то и начинаются самые трудные трудности. И возникает опасность самого тяжелого поражения.

Опасность эта состоит в том, что одаренный человек, который долго не мог реализовать свои способности в силу ряда причин, вдруг в один прекрасный день от этих причин избавлен. В силу тех или иных обстоятельств он был не тем, кем мог бы быть. И вот делай свое, пиши то, что ты хочешь, то, что знаешь, то, что пережил. Вот тебе время, бумага, задаток. Работай. А ты работаешь так же, как и раньше. Опасность неосуществления самого себя.

Четыре года Бесков работал со своей командой. Четыре года пытался он воплотить себя, свое понимание борьбы, свое умение, свой опыт, опыт других, свой характер и спортивное честолюбие, теоретические выкладки и гул чужих стадионов. Свои впечатления от Бобби Чарльтона, от Эйсебио, от Уве Зеелера, от Соареса, свои воспоминания о Федотове, Якушине. Боброве. Свою спортивную юность и зрелость воплотить в одиннадцать игроков, в одиннадцать молодых парней, умеющих бегать, катать по траве мяч, бить по нему.

Все шло не так, как хотелось. Динамовцы выигрывали «Подснежник», романтический курортный кубок начала сезона, и проигрывали на старте практические суровые очки. Команда плелась где-то в середине таблицы, потом пускалась в бешеную гонку, выигрывала у всех — и только лишь восполняла неудачи первого круга. Команда показывала игру иногда лучшую, иногда худшую, довольно техничную, в меру осмысленную, лучше многих других, хуже очень немногих. Но как далека была эта команда от той, где гол забивают сообща, где есть свой почерк, где есть люди, способные не только выполнить урок, но и показать импровизацию! Как далека она была от той игры, которую исповедует тренер, спортсмен, обладающий не только волевым, но и художническим началом! Как далека от игры в Футбол, когда мы забываем уничтожающий, буквальный перевод этого слова «ножной мяч», в тот самый Футбол, что рвет насмерть сердца болельщиков у телевизоров!

Такой футбол иногда чуть-чуть обнаруживал себя отдельными, не ярко выраженными элементами в этом году после поражения в Мексике, после новой переоценки ценностей. И впервые такой футбол в этом сезоне проглянул в игре одной московской команды. «Динамо» (тренер—змс Бесков К. И..).

А теперь оставался еще един шаг, еще один шанс. И будет все, что существует в отечественном футболе: кубок, медали и жетоны. Триумф. И сознание того, что если мечта и не осуществилась полностью, то не только потому, что «Динамо» 70-го года, пусть даже и чемпион и обладатель Кубка, все-таки еще не та команда, ради которой он начал свой тренерский путь… Еще и потому, что мечта на то и мечта, чтобы не осуществляться.

Значит, один шаг, равнозначный победе. И вот сейчас я звоню своему другу. Первый тайм окончен, счет 3:1, и победа, она здесь, рядышком, теплая и живая, как птенец, которого ты осторожненько, в ладонях вытащил из клетки.

Перерыв между таймами

Те, кто любит футбол, знают это чувство. Приятное и несравненное. Ожидание матча. Даже когда ты не идешь на стадион, а матч показывают по теле, ты все утро как бы тихо освещен этим ожиданием, и даже твоя работа отодвигается на второй план. А главной работой становится футбол. И кажется, что если матч пройдет так, как ты ждешь, и победит твоя команда (не просто победит, а так, как тебе хочется — красиво и значительно), то ты и сам будешь немножко счастливей, и вновь захочется работать не ради очков в командном зачете, а ради игры, ради слова, ради победы. Но игра чаще всего проходит тускло. И ты сам тускнеешь и слушаешь, как комментатор в самый решающий момент вдруг начинает рассказывать о первенстве по хоккею (почему именно сейчас, когда ты смотришь футбол?) или вдруг ни с того ни с сего начинает хвалить Шестернева. Я заметил, что особенно в конце октября —- начале ноября, во время так называемых зимних матчей, комментаторы, словно сговорившись, в каждой игре подолгу начинали хвалить Шестернева: «Любители спорта знают нашего замечательного футболиста капитана сборной Альберта Шестернева».

Да, знают, да, любят, да, помнят. Но зачем все время повторять общие места? Если о Шестерневе — то то, чего я о нем не знаю, или расскажите, пожалуйста, о новичке, который мне неизвестен. Конечно, легко критиковать, трудно вести репортаж. Бывают иной раз и превосходные репортажи, но сколько банальностей все-таки предлагается зрителю и слушателю. В свое время, чуть только появлялся в кадре Геннадий Еврюжихин, как тут же говорилось, что вот он быстр, но прямолинеен. Появлялся Гершкович, и говорилось: техничен, но любит играть сам. Все это штампы, стандартные однозначные оценки, лежащие на поверхности. Повтор того, что уже писалось и говорилось, а в этот момент как раз Еврюжихин не был прямолинейным, а Гершкович играл не на себя. Или такие соображения: приятно, когда бьют по воротам. Это в финальном матче. Или, например, комментатор говорит, что вот эта команда явно выглядит свежее, но как раз в этот момент другая забила гол. И вот уже она, оказывается, выглядит свежее. Все-таки есть тяга к этим лежащим на поверхности оценкам. А при этом у каждого комментатора наверняка есть собственные мысли о матче. Его личное, им самим выведенное отношение к игроку… Так дайте, пожалуйста, именно это. И больше информации — меньше беллетристики.

Но вот кончился репортаж, ты поворчал на комментатора, на свою команду, на весь наш футбол, ты мысленно сравнил его с «мексиканским», ты дал себе зарок в следующий раз не относиться к этому всерьез и занялся своими делами. Прошла неделя, ты снова включаешь телевизор. Чего ты ждешь в конце концов? Что тебе важно? Результат? Очки в таблице? Да, и это важно тебе, поскольку это важно твоей команде. Но если говорить по чести, то ты ждешь спектакля. Да, да, именно спектакля. Ибо сокровенный смысл футбола-зрелища не в тяжеловесном потении двух борцов, старающихся пережать друг друга по очкам, а в неповторимой драме, с завязкой, с кульминацией, с главными героями, со статистами, с всегда неожиданным финалом…

Впрочем, для одних — спектакль, для других — вопрос жизни.

«Вот смерклось. Были все готовы заутра бой затеять новый и до конца стоять».

На экране рамка Ташкента. Последний раз я был там шесть лет назад, в конце апреля — мае шестьдесят пятого года, в дни землетрясения. Тогда при самом большом оптимизме не верилось, что настанет день, когда Ташкент будет транслировать на Интервидение решающий матч двух команд. Впрочем, если вспомнить получше, и в дни землетрясения состоялась игра с участием «Пахтакора», и на ней были люди, правда, немного. Сидели в основном в нижних рядах, там безопаснее, кричали, и болели, и смотрели на ровную зеленую землю, по которой гоняют мяч. И было дико представить себе, что она может вдруг вот сейчас предать этих людей, вспучиться и обезуметь. Девяносто минут об этом никто не думал. Девяносто минут люди болели за «Пахтакор». Вот что такое футбол!

Тайм последний

На одиннадцатой минуте повторного матча Пильгуй отбил нетрудный мяч прямо в Дударенко. Тот забил. Пахнуло на секунду душным запахом катастрофы. Катастрофой. Тем более, что армейцы в первом матче были все-таки несколько мощнее. Но вот прошло несколько минут, динамовцы вышли из состояния грогги и начали показывать то, что я так люблю у них. Эти мгновенные, острые проходы, фланговые удары, зрелищно эффектные и игрово эффектные. Эштреков, «иноходец», как прозвали его болельщики (по-моему, совсем необидное прозвище), плохо игравший вчера, наконец разошелся и мотает всех, кого хочет. И даже Шестернев вынужден останавливать его подножкой.

Эштреков — классический динамовский крайний в условиях сегодняшнего футбола (таким был когда-то Трофимов, потом Игорь Численко, так заметно игравший и так незаметно полусошедший со сцены). Нет ничего прекрасней в футболе прохода крайнего, этого танца с саблями на краю площадки, этих серий финтов, прострелов или еще лучше смещения к центру, к вратарской. И, наконец, удар. Этого, последнего, Эштреков еще не умеет. Редко это у него получается. Численко это умел отлично. Как коршун, нависает над воротами Пшеничникова Еврюжихин… «Прямолинейный Еврюжихин…» Никакой он не прямолинейный. Он интересно, расчетливо, остро играет — просто, как все в нашем футболе, теряется перед воротами, мажет, техника есть, но не на грани фантастики. А у такого же быстрого, напористого, взрывного Мюллера она все-таки на грани. Пшеничников стоит хорошо. Он сегодня в психологически сложном положении. Играет в своем городе, откуда ушел, куда чуть было не вернулся в этом сезоне. Интересно, как воспринимают его ташкентцы? Как своего или как перебежчика? Вот этого по телевизору не узнаешь. Мне он очень симпатичен и в сборной, и в ЦСКА, но только не сегодня… Пропусти, Пшеничников! И послушался — пропустил. А кто бы такую не пропустил?! Жуков, казалось, не ногой по мячу ударил, а ядро метнул, тяжеленное ядро вонзилось в верхний правый угол, колыхнуло сетку, тренер Николаев и человек в военном рядом на скамеечке болезненно поморщились. Сейчас диктор скажет: «Все начинается сначала». И точно, сказал. А впрочем, чего тут мудрить. Действительно сначала. И вот снова началась раскрутка… Теперь уже молодец Уткин. Прекрасно проходит и отдает Еврюжихину. И снова мяч ложится в сетку. Оба, и Жуков и Уткин, — бесковские ребята. Его открытие. Еще год назад их почти никто не знал. Телеоператоры показывают Бескова. Он пыхтит сигарой, невозмутим, спокоен. Мол, ничего не произошло, все идет по плану… Молодец, так и надо держаться тренеру. Тренер все-таки немножко полубог, и он всегда должен быть чуть-чуть над схваткой. А внутри у него, наверное, все клокочет от тревоги, от радости, оттого, что все так хорошо и складно повернулось. Яшин, тот и не пытается сдерживать себя, потирает руки, счастливо, по-мальчишески улыбается. И это выглядит не самодовольством, а нормальной реакцией непосредственного человека на удачу… Наши выигрывают!

Но что же дальше? Защита армейцев выглядит беспомощно. Динамовцы их переиграли и в скорости, и в маневре, они будто ножницами кромсают армейскую защиту на куски. Сейчас они завелись все. У них все теперь получается. Почти на уровне среднеевропейских образцов… Ах, какой футбол, — аж постанываю от удовольствия! И вот третий гол ложится в их сетку. Это Маслов. «Труженик». Так называемый «человек с двойным сердцем». А на самом деле он просто техничный, волевой, собранный и умеющий максимально выкладываться игрок. Динамовцы все рвутся и рвутся вперед. Грубит Афонин. Еврюжихин может забить еще гол. Четвертый.

Скамейка армейцев в смятении. Николаев собирается ставить Шмуца вместо деморализованного Пшеничникова. Тот раздевается. В последний момент тренер останавливает его.

Динамовцы создают голевые моменты как бы шутя и играя. И не используют их. Будто им не надо, будто им и так хватит. На мгновение мелькнула мысль, что это плохой признак, когда легко можно забить гол, а его не забивают. Обманчивая легкость победы… А впрочем, чего я морочу себе голову! Все идет прекрасно. Настроение, как любит говорить Левитан, отличное.

Так вот, дорогой друг, какая игра и какая победа. Надо бы, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, ведь уже доказано, что и в собственных делах и в футболе лучше быть суеверным.

Поражение

Так что же все-таки произошло? Где психологическая разгадка поражения? Объяснения уже есть. Первое — слишком заосторожничали, ушли в оборону. Второе — построили второй тайм слишком рационально, без стихийности, без дальнейшего напора. Третье — немыслимая воля к победе армейцев.

Все это, конечно, существовало. И, возможно, сыграло свою роль. Но все-таки это больше плод нашего осмысления игры, чем следствие самой игры. А произошло лишь то, что иной раз происходит в футболе.

Что делает его несправедливым к истинному мастерству игроков, затрате сил, к ходу борьбы. То, что делает его игрой. Произошло стечение обстоятельств. Просто вот так, за двадцать минут до конца, а точнее, на семьдесят первой минуте, после ряда атак, не очень страшных, отнюдь не напоминающих шквал, обыкновенных атак отыгрывающейся стороны, Федотов ударил сильно и неотразимо. Счет стал 3:2. Федотов — ученик Бескова.

Это еще ничего не меняло. Конечно, армейцы заиграли. Но прорыв, который дал им пенальти, еще не обязательно нес в себе гол. Да и вообще всякий болельщик (даже армейский) не любит голов с пенальти.

3:3! Ну что ж. Действительно начинается все сначала. И все равно, несмотря на то, что справедливости в футболе нет, высшая справедливость существует. А значит, это динамовский день, и они должны победить. Им ли привыкать начинать с центра! Снова возводить разрушенное здание, снова продолжать действие уже завершившегося спектакля с пролога.

Как это у Багрицкого: «Мы втянуты в дикую карусель. И море топочет, как рынок»…

Но что это? Что с вратарем? Что это за повторный кадр, который кажется мне замедленным? Мой Пильгуй, которым я так гордился в первой игре, стройный, спортивный, с мгновенной реакцией, нелепо, неуклюже распростерся на земле, а мяч медленно проползает у него под руками… Да, под руками, как у вратаря Игоря Буйволова из шестого класса «Б» в матче двух дворовых команд. Потом он стремительно вскакивает, как человек, поскользнувшийся на мостовой и не желающий выглядеть смешным.

Конечно, у мастеров бывают ошибки, конечно, парень очень устал, работая подряд две игры. Кто посмеет его обвинить? Бросить в него камень? И я благодарен диктору за его сочувственную фразу, адресованную человеку, храбро сражавшемуся, но совершившему ошибку.

Но только скажите, почему она именно сейчас, эта ошибка? Почему в повторном матче, почему на 84-й минуте? Что это за ошибка?.. У нее есть теперь новое название — она обрела новое качество. Теперь эта ошибка непоправимая… Впрочем, пять минут. Вспомним матч Италия — ФРГ. Нет, такое бывает только в кино.

Армейцы в те времена, когда обе наши команды были великими, ежегодно соперничали друг с другом, всегда были чуть-чуть счастливее нас. То Бобров забивал на последней минуте мяч, и они выигрывали 3:2, то в финале мы били в штангу пенальти, то у них и у нас было абсолютно равное соотношение мячей и очков, и они выигрывали у сталинградского «Трактора» ровно так, чтобы опередить нас, в соответствии с тогдашним требованием коэффициента на какую-то одну сорокапятимиллионную. И эта сорокапятимиллионная делала их чемпионами. Конечно, они счастливее. Только это не значит, что они сильнее. Конечно, выигрыш. Но выигрыш еще не равнозначен победе.

Да, Женя Сидоров, мы проиграли, но вы не победили!

Унижение паче гордости. Мне всегда были немножко дороже проигравшие, если они проигрывали с достоинством. И Пильгуй, пропустивший роковой мяч, мне дороже сегодня сравнительно благополучного Пшеничникова. Я не знаю, что там было, в раздевалке. Но только на поле динамовцы вели себя, как и подобает проигравшим, но не побежденным.

Ну что ж, упущены медали, звания… Бывают проигрыши и пострашнее. А потом, что делал бы Бесков, поднявшись на вершину? Ему надо было бы ее удерживать, охранять… А теперь он медленно спускается вниз под музыку цирковой кавалькады, под музыку, говорящую, что все на свете есть, в сущности, игра, что сегодня проигрыш, завтра победа… Вот я мысленно вижу, как он шагает по этой тропке, корректный и полный достоинства, погасивший сигару, за ним — его проигравшее войско… Медленно, устало, натруженными ногами — по тропе, обдумывая превратности судьбы и путь к новому восхождению.

Проигрыш, упущенная победа делают людей печальнее и мудрее.

Не знаю только, нужны ли эти качества в футболе?

Евгений Сидоров:

Это прекрасно, Володя, — цирк, танец с саблями, кавалькада… Знаешь, если бы динамовцы играли с такой же страстью, с какой ты писал свой материал, вы бы у нас выиграли…

Владимир Амлинский:

Спасибо за рецензию. Что же касается футбола, то, знаешь, момент истины едва ли однозначен моменту везения…

Журнал «Юность» № 3, 1971

Динамо
Москва
6 декабря,
Ташкент
ЦСКА
Москва
• просмотров: 3144
1 комментарий

В футболе, как и в искусстве, все всё понимают. Человека вдруг охватывает сладкое чувство компетентности и безнаказанности — Браво! Точнее не скажешь.
И спасибо авторам за то, что вернули меня в тот день, который стал первым настоящим футбольным потрясением семилетнего пацана!)

Ответить
kOnyaz
19 декабря 2017, в 11:24
0